Нет нужды говорить, что каждый британец почувствовал отвращение, а каждый настоящий русский патриот был просто смущен. Одним взмахом долой все наши надежд. Мы были подавлены столько же, если даже не больше, чем русские, так как мы должны были защищать честь наших стран, а защита казалась невозможной.
Сразу же началась реакция против европейских союзников России и сделалась настолько сильной, что как-то однажды один русский джентльмен произнес оскорбительную речь по адресу союзных офицеров, сидевших за чаем в хорошо известном ресторане, а публика не позволила арестовать и увезти его, когда была вызвана охрана. Эти чувства сейчас же были использованы японцами в своих собственных целях.
Было очень натянутое положение вещей, когда я 31 января попросил специального свидания с адмиралом Колчаком, чтобы ввести к нему моего коллегу и сотоварища полковника Джонсона и переговорить насчет создавшегося положения. Адмирал прогуливался у берега реки, без всякой свиты, но на глазах своего конвоя, так как помещение, занимаемое им, находилось на берегу реки. Эта была первая прогулка после поправления, и он выглядел вполне выздоровевшим. Разговор естественно
повернулся к декларации союзников в пользу большевиков и относительно положения, создавшегося в связи с этим в Омске. Точка зрения адмирала была совершенно проста. «Мы можем говорить и заключить соглашение с каждой партией и правительством из существующих в различных областях России, но пойти на компромисс с большевиками, пожать им руки, сесть с ними и вести переговоры как с равными, с людьми, которые оскорбляют и убивают русский народ,-никогда. Ни одно приличное союзное правительство, знакомое с фактами, не станет ожидать этого».
Я ^просил его смотреть на вопрос так, как если бы не было никакой телеграммы из Парижа, ибо у меня была уверенность, что должны существовать некоторые пункты, связанные с решением, но требующие дальнейшего выяснения. «Согласен»,-сказал адмирал,-«должны существовать некоторые факты, с которыми мы не знакомы, так как, советуя пойти на соглашение с большевиками, британское правительство в то же время продолжает оказывать мне великодушную помощь для русской армии». Я ушел от него вполне удовлетворенным и уверенным, что он еще сохранил свою уверенность в дружбу Англии.
Существовал еще один удивительный пункт, который необходимо отметить. Адмирал Колчак замечал не раз, что японцы все еще продолжают причинять ему много хлопот. Не имея возможности лично приблизиться к нему, они «заручились» содействием его офицеров, которые по своим служебным обязанностям часто посещали уфимский фронт. Японцы осторожно проводили идею, что единственное государство, которое может оказать России действительную помощь,-это Япония. Все другие армии утомлены войной, требуют демобилизации, и поэтому не желают сражаться с большевиками. Если адмирал Колчак заключит подходящее соглашение с Японией, ее армии гарантируют ему ликвидацию в два месяца всех большевистских сил и установление монархии, удовлетворяющей офицеров. Эта пропаганда достигла фронта, и генералы с фронта в своих депешах указывали, что она получила серьезное значение. Для противодействия этому вредному влиянию, адмирал решил сам посетить фронт, чтобы указать на невозможность для Японии, как одной из держав, входящей в Антанту, самостоятельно выполнить такую программу. Я спросил его, как эта пропаганда началась
