Двойник полуночника | страница 40



20.

СЕДЬМОЙ

"Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны: она отворила кладезь бездны и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя. И из дыма вышла саранча на землю и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы..."

Взволнованно отложил Библию и какое-то время вслушивался в тишину. Пока где-то за пределами его Я... Нет, скорее всего показалось. С ним уже такое бывало, когда от напряженной работы мысли начинаешь слышать какие-то шорохи и звуки, а порой даже голоса.

Уже давно была ночь - глубокая и безмолвная, которая для него, Седьмого, так и не стала сном, когда в какой-то миг начинает казаться, что тихо сходишь с ума или уже давно сошел, но этого еще никто не знает (и скорее всего так никогда и не узнает), но почему-то надо во что бы то ни стало прикидываться нормальным, чтобы не дай бог не испортить Великую Игру. Пока во всяком случае всевидящий глаз Великого Инквизитора тебя не удосужился разоблачить... Но что, если и сам Великий Инквизитор... возможно, потому когда-то и стал великим, что сошел с ума раньше других, вовремя это понял и бежал... на недосягаемую высоту своего величия, где в сущности оказалось безопаснее всего...

Даже Лев Николаевич Толстой в своем дневнике когда-то записал, что безумцы правят миром... Возможно, за этим скрывается какой-то непознанный еще закон природы. Спасающий безумцев на недосягаемой высоте своей... Безумец Цезарь и безумец Ленин... И над всем этим великий Инквизитор, такой таинственный и незримый, а оттого и еще более великий, который умудряется быть везде, с печальной грустью наблюдая за всем этим муравейником жизни. Почему с грустью? Потому что наперед знает, что последует дальше (Книга Жизни давно уже написана), а это самое мучительное наказание - молча знать...

Осторожно, стараясь не дышать, стянул растоптанные сапоги и, балансируя на цыпочках, сделал несколько шагов к стене. Паркетный скрип заставил замереть, съежиться. Всё в этих комнатах было против него, даже паркет (одно время он пробовал особенно скрипучие паркетины помечать крестиками). Но на смену одному скрипу сразу же приходил другой. Словно все вещи в комнате сговорились по очереди нести свою скрипучую вахту. То скрипел диван, то подавал звуки стол, то начинали дружно потрескивать стулья или визжать дверцы шкафа, в котором он хранил весь свой нехитрый скарб.