...
В ту минуту, когда Каналис выносил это суждение о Жиро, тот вместе с Максимом вернулся к беседовавшим; забыв, что с ними посторонний и что не известно, способен ли этот человек так же хранить тайну, как Леон и Бисиу, Жиро со значительным видом взял Каналиса за руку и заявил:
— Ну что ж, я согласен на то, что предлагает граф де Трай; я внесу запрос, но в очень резкой форме...
— Тогда палата будет на нашей стороне, — сказал Каналис, — ведь человек, столь влиятельный и столь красноречивый, как вы, всегда владеет ее вниманием. Я отвечу... и отвечу яростно, чтобы сокрушить вас.
— Вы можете вызвать смену кабинета, ибо в этом вопросе вы добьетесь от палаты всего, чего только захотите; и тогда вы окажетесь незаменимым человеком.
— Максим провел их обоих, — шепнул Леон своему кузену. — В интригах палаты этот молодчик чувствует себя как рыба в воде.
— Кто он такой? — спросил Газональ.
— В прошлом — мерзавец, имеющий ныне все шансы стать посланником, — ответил Бисиу.
— Жиро, — обратился Леон к члену Государственного совета, — прежде чем уйти домой, напомните Растиньяку, что он обещал мне поговорить с вами относительно тяжбы, которую вы будете разбирать послезавтра; эта тяжба касается моего кузена, здесь присутствующего; завтра утром я зайду к вам поговорить об этом.
И трое друзей, держась на некотором расстоянии от трех политических деятелей, проследовали за ними по направлению к залу заседаний.
— Взгляни-ка на этих двух людей, кузен, — шепнул Леон Газоналю, указывая на бывшего министра, пользовавшегося широкой известностью, и на вожака левого центра, — эти два оратора всегда владеют вниманием палаты; их остроумно прозвали министрами по ведомству оппозиции. Каждое их слово палата ловит, навострив уши, и они нередко пользуются этим, чтобы больно потеребить их.
— Уже четыре часа; пора вернуться на Берлинскую улицу, — напомнил Бисиу.
— Ну вот, кузен, ты только что видел сердце правительства; теперь мы должны показать тебе глистов, аскарид, солитера, республиканца, ибо нужно называть вещи своими именами, — сказал Леон Газоналю.
Как только трое друзей уселись все в ту же наемную карету, Газональ взглянул на своего кузена и на Бисиу; насмешка, сверкавшая в этом взгляде, предвещала поток желчного южного красноречия.
— Я и прежде не доверял этому развратному городу — Парижу, но с сегодняшнего утра я его презираю! Бедная и жалкая провинция — все же честная девушка, а столица — продажная женщина, алчная и лживая комедиантка, и я счастлив, что не оставил здесь ни клочка своей шерсти...
