Взглянув на Магуса, Фужер пробормотал: «Жирный кусочек».
Услышав это выражение, принятое в среде художников, Вервель нахмурился. Сей торговец вел за собой другие сорта овощей в лице своей супруги и дочери. Физиономия супруги была «отделана под красное дерево», а вся она походила на кокосовый орех, перехваченный поясом и увенчанный головкой. Она катилась на круглых ножках, одетая в желтое платье с черными полосами, и горделиво выставляла напоказ экстравагантные митенки, обтягивавшие ее руки, вздутые, словно перчатки на вывесках. На шляпе ее колыхались страусовые перья, обычно украшающие катафалк на торжественных похоронах; на пышные шарообразные плечи ниспадали спереди и сзади кружевные оборки; таким образом, сферические контуры кокосового ореха были выдержаны полностью. Ее ноги — художники называют такие ноги колодами — выпирали пухлыми складками из лакированных полусапожек. Как эти ноги влезли в башмаки — уму непостижимо!
Следом выступала молодая спаржа в зеленовато-желтом платье; у нее была маленькая головка с гладко уложенными волосами морковно-желтого цвета, столь излюбленного римлянами, веснушки на довольно белой коже, большие невинные глаза с белесыми ресницами и жиденькими бровями, добродетельные красные и жилистые руки и ноги, как у матери; ее шляпка из итальянской соломки, обшитая белой атласной ленточкой, была украшена двумя наивными шелковыми бантами. Пока все трое осматривали мастерскую, на их счастливых лицах было написано почтительное восхищение искусством.
— Так это вы, сударь, сделаете наши изображения? — спросил отец, напыжившись для храбрости.
— Да, сударь, — ответил Грассу.
— Вервель, у него крест, — шепнула супруга, когда художник повернулся спиной.
— Разве я стал бы заказывать портреты художнику, не удостоенному награды?.. — произнес бывший торговец бутылками.
Элиас Магус откланялся и вышел; Грассу проводил его до лестничной площадки.
— Только вы способны выудить таких головастиков!
— Сто тысяч франков приданого!
— Да, но что за семейка!
— Виды на наследство в триста тысяч франков, дом на улице Бушера и загородный дом в Виль д'Авре.
— Бушера, будущность, бутылки, — бубнил художник.
— Вы будете обеспечены до конца дней своих, — сказал Элиас.
Эта мысль сверкнула в голове Пьера Грассу подобно лучу света, озарявшего поутру его мансарду. Усаживая отца молодой особы, художник уже находил, что у него приятная внешность, и даже залюбовался буйными красками его лица. Мать и дочь порхали вокруг художника, восторгались его приготовлениями, — он им казался полубогом. Их нескрываемое восхищение льстило Фужеру: на эту семью падал волшебный отблеск золотого тельца.
