Убедившись, что окна плотно закрыты портьерами и снаружи, случись там кто, света видно не будет, Рязанов зажег прихваченные с собою калетовские[10] свечи и установил их на полу, покрытом явственно различимыми теперь темными пятнами, поместив посередине спиритическую планшетку. Для этих целей чаще использовалось блюдце: господин Вагнер его более одобрял, но в данный момент у Ивана Ивановича не имелось партнера; в европейских же журналах он читал, что с планшеткою — в отличие от блюдца — работать не сложно и одному, затем и купил ее в Биаррице у одноглазого немца, уверявшего, что ей более двухсот лет. Правда, Иван Иванович потом отдал планшетку — переделать шрифт на русский, но это вряд ли сказалось на ее свойствах.
— Граф Ефиопский… — пробормотал он. — Кто же вы такой были, господин де Гурси? Кабы по настоящим документам, и дела бы не случилось, а вот по фальшивым… Господин де Гурси с семьею…
Опустившись на колени, Рязанов положил ладони на планшетку и зашептал себе под нос присущие случаю слова, которым выучился все у того же Вагнера. Он не рассчитывал, что из затеи выйдет толк, но успел насмотреться за последние годы вещей самых необыкновенных, потому и пришел нынче ночью в брошенную усадьбу. Прошло с минуту времени; где-то внизу стукнула плохо прикрытая ставня, наверное от ветра. Внезапно Рязанову показалось, что костяная стрелка на планшетке чуть дернулась.
— Кто здесь? — шепотом спросил Иван Иванович. — Кто тут со мной? Кто откликнулся?
Дыхание, выходя изо рта его, обращалось в еле заметный пар.
— Кто здесь? — повторил Рязанов.
Стрелка двинулась.
«Азъ».
— Господин… господин де Гурси?!
«Да».
Рязанов похолодел.
— Не знаю, верите ли мне или же нет, но я приехал, чтобы найти вашего убийцу… — сказал Рязанов, глядя на мелко дрожащую стрелку. — Мне не нужно знать, кто вы такой на самом деле, как ваша подлинная фамилия и откуда вы приехали. Я всего лишь хочу понять, кто и зачем убил вас и ваших близких с такой жестокостью. Я хочу проверить, верны ли мои подозрения…
Стрелка стояла на месте, не двигаясь.
Иван Иванович просидел над планшеткой в задумчивости с четверть часа, иногда пробуя вновь вызвать де Гурси или кого-либо из его близких, но никакого знака более не получил. Собравшись, он покинул усадьбу, аккуратно заперев за собою дверь, и вернулся к Миклашевским. В свою комнату он проник так же незаметно, как и оставил ее; закрыл окно, убрал мокрую одежду, лег и тут же уснул крепчайшим сном, как спят обычно молодые люди, проведшие трудный и непонятный день.
