— Правильный папа, — кивнул дедушка. — Уважаю. Еще?
— Хватит, — сказала она. — Спасибо.
— Чего-то она взгрустнула после тира…
— Случилось что-то, Лор? — спросил я.
— Да нет, все нормально. Куда-нибудь еще пойдем?
— Как скажешь.
— А пошли домой пешком. Прогуляемся, поболтаем… По дороге мы поболтали о футболе (она немного разбиралась, но тут я уж не стал удивляться — привык, наверное, что она не совсем обычная девчонка), о рыбалке, об архитектуре города, о школах и учителях, о Бушкове, которого она любила (кроме последних книг), и Лукьяненко, которого она тоже любила (и тоже кроме последних книг), о фильмах…
— Любишь ужастики? — спросил я.
— Люблю. Но хорошие.
— Типа?
— Типа «Ночь живых мертвецов» Ромеро. Видел?
— «Возвращение»?
— Нет, именно «Ночь…», «Возвращение» — это другое совсем.
— Не-а… Ромеро… Погоди, это он придумал игру Doom?
— Он. Только значительно позже. Кстати, у меня компьютер есть, приходи, если хочешь, рубанешься.
— В Doom?
— Нет, его у меня нет. В Kingpin или «Горький-17» играл?
— Нет.
— Тебе понравится. А из фильмов я люблю про такое, чего на самом деле не бывает. Про восставших мертвецов, про чудовищ из космоса…
— А про вампиров или оборотней?
— Не люблю, — сказала она серьезно. — Я думаю, это глупые фильмы, потому что их создатели не знают материала. У папы большая библиотека, в том числе и по вампиризму много книг, по ликантропии…
— По чему? — переспросил я.
— По ликантропии. Ну, оборотни твои. Я думаю, это очень серьезный вопрос, а такие фильмы из него развлекаловку делают.
Мы миновали колонку с длинной очередью за водой. Опять ремонт на водозаборе? А я воды про запас не натаскал, бабка обомрет теперь…
— Так ты в них веришь, что ли?
— Ну как тебе сказать? И не то чтобы верю, но и… Ой, а это кто?
Восклицание относилось к местному дурачку по кличке Смех. Смех гордо шествовал по самому центру проезжей части и вез тележку с тряпьем, часто моргая маленькими глазками.
— Это Смех, — сказал я. — Дурачок.
— Живет тут?
Она не испугалась, но насторожилась. С чего бы? Смеха бояться не надо, он добрый. Его и не обижает здесь никто… Живет он с матерью, та нормальная, но нелюдимая. А самому Смеху лет уже сорок, наверное, но он выглядит куда моложе — все они выглядят моложе, дурачки. Только живут мало. Смех по их меркам долгожитель.
— Ты его не бойся, — покровительственно сказал я. — Он смирный. Разве что может подойти и песенку спеть, так ты его не обижай, послушай. Можешь рубль дать или пятьдесят копеек, он обрадуется.
