Мужичок попался тупой, но разумный по-своему. Он стоял перед моим столом, переступая с ноги на ногу, мял свой облезлый треух и смотрел на меня с досадой, как на дитя несмышленое, не понимающее самых простых вещей.
– Ну, хорошо, – сказал я. – Ты срубил в чужом лесу три сосны.
– Две.
– Допустим, две. Но ты знал, что лес не твой и сосны не твои?
– Знал, барин.
– Зачем же ты их рубил?
– Нужны были. Крыша текет. Балки менять надо.
– Что нужны были, я понимаю. Мне, может, нужна вот эта твоя шапка. Что ж я, теперь ее должен украсть у тебя?
Он молчит, смотрит на меня исподлобья.
– Ну, ладно, – говорю я. – Предположим, что у тебя вообще нет никакой совести и ты можешь у товарища стянуть последнюю рубаху. Но меня интересует: ты думал, когда сосны рубил, что тебя могут поймать?
– Думал, барин, – кивает он.
– И что же ты думал?
– Думал, барин, авось не пымают.
– Так вот же поймали. А теперь что ж? В острог тебя придется посадить.
– Да уж не без этого, – соглашается он.
– И что же, тебе хочется садиться в острог?
– Нет, барин. Ужас как не хочется.
– Для чего же ты рубил эти сосны?
Он опять посмотрел на меня как на несмышленыша и вздохнул.
– Так нужны ж были.
Приотворилась дверь, просунулась голова в пуховом платке.
– Можно?
Я посмотрел и глазам своим не поверил:
– Вера!
Мужичонка стоял, переводя взгляд с меня на Веру и с нее на меня.
– Сядь на лавку, посиди, я сейчас, – сказал я ему и вышел за дверь.
Здесь мы обнялись и расцеловались.
– Господи, Вера! – сказал я. – Неужели это ты?
– Я.
За три месяца, которые мы не виделись, она стала взрослее и строже.
– Я уж думал, что ты вообще забыла, что существует где-то некий следователь Филиппов, состоящий с тобой в родственных отношениях.
– Нет, я не забыла, – она улыбнулась спокойной улыбкой. – Я об этом следователе всегда помнила. Но тебя там ждут, – вдруг спохватилась она.
– Ничего, – сказал я, – подождет.
Улыбка сползла с ее губ и тут же вернулась на место. Я смутился.
– Нет, понимаешь, я как раз хотел оставить его одного, чтобы подумал. Упрямый мужик попался, дальше некуда. И тупость невероятная.
– Разве он виноват в своей тупости?
Говорить на эту тему мне не хотелось.
– Ладно, радость моя, – сказал я, – мы с тобой об этом потом. Что у тебя?
– Видишь, вернулась.
– С Лидой?
– С Лидой.
– А что случилось?
– Что случилось? Ничего особенного, Алеша. Ты был прав. Ни один талантливый человек на своем месте удержаться не может. Лесгафта из университета выжили, студенты протестуют, другие профессора подают в отставку, и нам с Лидинькой там тоже делать нечего.
