Вначале горняки, и взрослые и дети, наблюдали за ними исподтишка: чем это занимаются крепкие и здоровые мужчины, но ничего особенного так и не увидели и потеряли к ним всякий интерес. Это устраивало «топографов».
Гвари неторопливо передвигался к ограждению и, наконец, встал с рейкой так, что оказался в створе между теодолитом и участок Шаве. Теперь Рэмбо имел возможность видеть крупно каждого горняка в отдельности. Это были сильные мускулистые молодые люди, все панамоли, о чем можно было судить по племенным насечкам на лицах. И что сразу заметил Рэмбо, они не утруждали себя. Корзины, которые они таскали от карьера к реке, были почти пусты, и промывали они породу не только лениво, но и небрежно. Нерадивые работники или же люди, уверенные, что ничего в этой пустой породе они не найдут, хотя бы промоют всю землю еще на сотню ярдов в глубину?
Рэмбо махнул Гвари рукой и нарисовал в тетради кружочки. Гвари, чтобы не выходить из створа, прошел вперед несколько шагов и остановился. Рэмбо стал обшаривать, чуть поводя трубой, участок от карьера до реки и неожиданно увидел еще одного пана-моля с красной повязкой на лбу. Он сидел на корточках у края карьера и, многократно приближенный оптикой, смотрел прямо в окуляр теодолита. Рэмбо даже отшатнулся, хотя сразу же понял, что за двести с лишним ярдов панамоль не мог смотреть в объектив, — он просто смотрел в их сторону. Вряд ли он вообще видел на таком расстоянии, куда направлена труба. И все-таки не взгляд африканца заставил его отшатнуться: он узнал этого панамоля, он уже видел его и видел не раз. Рэмбо еще раз посмотрел в трубу. Да, это он, ошибки быть не могло. Но теперь панамоль отвернулся и равнодушно смотрел на реку. Рэмбо укрепил винтом трубу, оставил у треноги тетрадь с карандашом и пошел к Гвари. Он взял у него рейку и сказал:
— Не трогай трубу. Посмотри на панамоля и вспомни, где ты мог его видеть.
Гвари подошел к теодолиту и посмотрел в окуляр. Панамоль сидел на прежнем месте. Но сколько ни всматривался в него Гвари, вспомнить его так и не смог. Африканец был неприметный и совершенно ничем не отличался от остальных таких же неприметных панамолей. Гвари поднял карандаш с тетрадью, дописал в нее еще несколько кружков и махнул Рэмбо, подзывая его к себе.
— Я не знаю этого панамоля, — сказал он, когда Рэмбо подошел. — А откуда знаешь его ты?
— Когда мы вышли из гидроплана, он болтался неподалеку. А сегодня утром он сидел за клумбой против гостиницы.
