— Алло! Вы слушаете? Какой у вас участок?
— Ну, участок небольшой — шесть соток, обыкновенный. Но дом чудесный, двухэтажный, кирпичный. Вы же все равно сначала посмотрите?
— Конечно. На какую цену вы рассчитываете?
Разумеется, я рассчитывал на большие деньги. Иначе из-за чего огород городить. У матери с отцом на двоих пенсия — сорок шесть тысяч, даром что проучительствовали оба по полвека. Я сам давно на мели: как три года назад порвал со своей родной электроникой, так и перебиваюсь тем, что прежде называлось левым заработком. Как ни бодрись, коммерция мне оказалась не по нутру, да уже, наверное, и не по возрасту. Наш нынешний дикий рынок — дело озорное, молодое, воровское, но жить как-то надо, раз вовремя не сдох. Мать вон в последний заход в аптеку оставила сразу пятнадцать тысяч, но многих лекарств там нет, приходится добирать с рук. А продукты: овощи, фрукты, мясо, масло. Отцу требуется все самое лучшее. Мне как-то сон привиделся: сидит он, белоголовый, сгорбленный, на краешке кровати, ножки не достают до пола, и с умильной, хитрой гримаской обсасывает косточки полугнилого минтая. Сон — как нож в брюхо.
— Дом замечательный, — сказал я с обидой, — и при нем яблоневый сад.
— И какая ваша ориентировочная цена?
— Мне нужна валюта, — сказал я, инстинктивно понизив голос. — Двадцать тысяч долларов.
Сумасшедшая цифра не произвела на собеседницу никакого впечатления.
— Хорошо. Когда можно туда поехать? Может быть, завтра?
Мурашки просквозили по коже: до этого был просто разговор, теперь, видимо, начиналась сделка. Но тянуть не было смысла. Я мог передумать в любой момент.
За две минуты мы обговорили кое-какие детали и условились о встрече в десять утра.
Сдуру бултыхнулся в горячую ванну и чуть не спекся. Сердце от жара сигануло в горло, норовя выпрыгнуть изо рта, потом скатилось в пах и вдруг замерло вовсе, как я тут же смекнул, навсегда. Это неприятное, но возвышенное ощущение, когда с похмелья в горячей воде отключается пульс. Оно сродни падению с крыши, если кому доводилось. Еле-еле, завернувшись в простыню, я добрался до открытого окна. Около мусорного бака стоял дворник дядя Коля, мой добрый товарищ. Ему около восьмидесяти, но уныние ему неведомо. Сверху я его окликнул:
— Эй, дядя Коля!
Старик навострил ухо и уставился недреманным оком сразу на пять этажей.
— Дядя Коля, принеси пивка, а то помру!
Некоторое время старик сосредоточенно размышлял, хотя, помнится, прежде откликался на подобный зов автоматически. Наконец злобно отбросил метлу и побрел, ссутулясь, со двора.
