- Да что ты все извиняешься! - крикнул Чижегов. Он вскочил, отшвырнул кресло. - Что ты все замазать хочешь! Неприятно тебе, да? Испугался. Все вы испугались... Потаскуха она. Слышите? И ты не придумывай себе. Потаскуха, - в расстановку, не оставляя сомнений, с яростью повторял он.
Затылок ему сдавило. Он чувствовал, как раздувается у него шея, голова. Больше всего ему хотелось сейчас что-нибудь разбить, кого-то ударить.
Он ждал, рыская глазами, но никто не шевельнулся. Тогда Чижегов повернулся и пошел. Он старался идти легким своим пружинистым шагом, сунув руки в карманы, но на этом скользком паркете не получалось, огромная тяжелая голова придавливала его, он чуть не упал и шел неловко, шаркающе.
И на улице он никак не мог вернуть твердого, упругого шага, прекрасной своей походки и выправки, которой он отличался еще в армии, на гимнастических соревнованиях.
Слышно было, как в ресторане оркестр грянул полечку, посмеиваясь вдогонку длинными блестящими трубами.
От ветра в черном небе покачивались звезды, и Чижегова мотало из стороны в сторону, как лодку на широкой реке. Город со своими домами, витринами расступался перед ним, огибал его, словно все было лишь отражением в воде.
- Степа! Степан!
Его догнал Аристархов. Запыхавшись, остановил, держась за сердце.
- Погоди. Ты объясни... нельзя же так... сбежать... Может, я чего напутал... Ты посиди, проветрись...
- Не пьян я, - сказал Чижегов. - Не надейся.
- Что же с тобой? Так меня перед всеми... Ты уедешь, а мне с ними... Ты понимаешь, что ты наделал?.. - он вцепился Чижегову в плечи, белое сырое лицо его стало еще больше. - У тебя с ней было... что-то?
- Что-то... что-то... - передразнил Чижегов. - Эх, ты, недопеченный.
- Позволь... Тогда это совсем... это непорядочно. Даже если у тебя всерьез. Как ты мог такие слова... Она женщина. Какое право ты имел. Она человек! Да и я!.. Совесть у тебя есть? - голос его сорвался, пискнул. Пальцы вцепились в плечи.
Чижегов ударил его по рукам и, от сопротивления войдя в ярость, ударил еще раз, по-настоящему, снизу вверх.
Хватая воздух ртом, Аристархов покачнулся, но устоял.
- Ты драться... Ты меня. За что... Ах, подлость, подлость какая, - он зажмурился, поднял перед собой кулаки.
Чижегов стоял, опустив руки.
- Не умею... - простонал Аристархов. - Стыдно. Никогда не умел. Стыдно-то как... - большое лицо его задрожало, он всхлипывал, пытался унять этот всхлип и не мог. - Боже мой, только что целовал, слова говорил такие!
