Однако старик еще не закончил.
— Это минутой меньше, чем результат любого спортсмена, бежавшего эту дистанцию за последние двадцать лет! — завопил он. — Сегодня Андру едва не установил рекорд всех времен и народов. Андру…
Его голос вдруг замер: видимо, кто-то отключил питание. Но было слишком поздно. На стадионе царило настоящее безумие. Болельщики посыпались на поле. Рев стоял невероятный. Медленно-медленно до меня дошло: рекорд — это ложная цель. Главное, что я участвовал в забеге всей своей жизни. Постепенно рев толпы вошел в русло:
— Анд-ру! Анд-ру! — скандировали болельщики, и волны обожания докатывались до меня, омывая снова и снова.
Старик каким-то образом нашел возможность пробиться ко мне.
— Поклонись, Андру! Ты первый настоящий герой, которого увидел мир за долгое-долгое время, — хмыкнул он. — Я рад, что ты был на нашей стороне. В какой-то момент я опасался потерять тебя.
Я равнодушно посмотрел на него, пытаясь разглядеть за внешним добродушием лицо фанатика.
— Я не на вашей стороне Могу согласиться с вашими целями, но не с вами.
— Но именно мы сделали тебя тем, кто ты есть, — умоляюще забормотал он, и я неожиданно понял, что он чувствует себя преданным.
— Нет, вы просто позволили мне стать тем, кем мне предназначено быть, поправил я, хотя гнев уже остывал.
Передо мной стоял уравниватель моего детства, мягко упрекающий меня за совместные грехи.
— Вы совершили ошибку, — объяснил я, — хотя и не сегодня. Вам нужно было давным-давно довериться мне.
— Возможно, — пожал он плечами. — И что же нам делать дальше? Хороший вопрос. Какая-то часть меня жаждала признаться ему, что я хочу лишь одного: никого не видеть и ни о чем не знать. Чтобы меня оставили в покое. Но, обдумывая ответ, я вдруг заметил на краю беговой дорожки маленького мальчугана, таращившего на меня широко раскрытые глаза. Совсем ребенок, лет восьми — десяти, и пока еще далекий от проблем уравнивания. Вероятно, прибежал из ближайшего интерната поглазеть на состязания. Целых десять секунд мы смотрели друг на друга, пока очередной людской водоворот не загородил от меня мальчишку. Уже поворачиваясь к старику, я знал, что мне остается одно: простить его.
— Пойдем дальше, — сказал я. — Теперь обратной дороги нет. Но что, по-вашему, предпримет Уравнивание?
Старику пришлось повысить голос, чтобы перекрыть гомон болельщиков.
— Пока можно не беспокоиться насчет Уравнивания. Сегодня они побоятся мстить: просто не выстоят против общественного мнения.
