— Зачем? — Но, переглянувшись с врачом, инженер подумал, видимо, — хочет проститься со своей землёй.
Когда машина подкатила к улочке, где до недавней поры стояла изба старухи и сына, там уже стрекотал бульдозер, окутываясь сизым дымом, пыжась и толкая ножом гравий и засыпая те шесть или семь метров, где ещё валялись чёрные угольки — всё, что осталось от человеческого жилья.
— Выпустите, — хрипло простонала старуха. Ей открыли дверцу, помогли выйти из машины.
Она медленно двинулась туда, где прожила жизнь. бульдозер остановился… Вот одно бревёшко в стороне сохранилось, не убрали… чёрное, с ракушками, словно всё из чёрных цветов.
Галина Михайловна опустилась возле него на колени и легла набок.
— Верните мне мою избу. Я никуда отсюда не поеду.
— Перестаньте хулиганить, гражданка Никонова! — завизжал, возникнув над нею, низенький руководитель Оболдорстроя в расшитой украинской рубахе. — У кого сотовый?! Надо милицию вызвать.
Приехал на чёрном воронке наряд милиции, во главе группы — лейтенант Володя с соседней улицы, тот самый, что арестовывал сына.
— Володенька. — запричитала старуха. — Ну, скажи им… они чужие!.. я тут хочу Саню дождаться.
Володя хмуро постоял, глядя на неё и на дорожников, и отказался старуху забирать в отделение.
— Мы проведём расследование… — только и сказал Володя толстяку. — Если ваши подожгли, смотрите, Николай Васильевич!
— Пошёл на х.! — заорал на него начальник. — Хочешь своих копеечных звёзд лишиться?!
Старая женщина лежала на куче гравия, закрыв глаза. Журналисты сбежались. И депутаты всякие.
— Господа! Что происходит в нашем государстве?! У человека отнимают дом, родину, землю, которую он потом поливал!
— Да, да, товарищи! Вот до чего довёл людей антинародный режим!
— Эй, вы, молчите! Кто до шестьдесят первого года нас за холопов держал!.
— Нужно немедленно обратиться в Гаагский суд!.. Или в Страсбург!..
И вдруг все замолчали. Галина Михайловна услышала — подошёл кто-то явно уважаемый, может быть, мэр, а может быть, даже губернатор области.
— Друзья… земляки… — негромкий голос человека дрогнул. — Что мы творим? Нельзя, нельзя. Тут из каких газет? Есть тут кто с телестудии? Я хочу сделать краткое заявление. Земляки. Нельзя силой принуждать человека… надо уважать его… Сколько можно?! Мы для этой несчастной женщины, ждущей сына, для труженицы с медалью, здесь, на старом месте, согласны построить избу, какая была… даже чуть пошире и светлее… и огород оставим за ней.
