Наступившее утро застало Маню сидящей на обочине рядом с Николаем. Голова его лежала на коленях её, она гладила его лицо и волосы, зовя его по имени на разные лады, но тщетно, — Николай так и не приходил в себя.
Как страшно оказаться у черты,
Пред неизвестностью исхода.
Бессильно плачешь — молишь ты,
Страшась незримого ухода.
И горечь сожаленья и бессилья
Отравит окончательно момент,
И сколько не прикладывай усилья,
Песчинка ты среди комет…
Послышался топот копыт и скрип колёс экипажа. Возница почтовой кареты, увидев печальную эту картину, поспешил Мане на помощь. Они вдвоём занесли Николая в экипаж, предварительно проверив его состояние. Кости были целы. Они решили, что, скорее всего, ушиблена голова, поэтому он и не приходит в сознание. Возница рассказал, Мане, что Светляк не нанёс ночью вреда людям, только спалил сеновал.
Обмыв водой лицо Николая, Маня обнаружила выше лба запёкшуюся рану, перевязала её. Они вместе с почтарём уложили тюки в экипаже так, чтобы Николай не смог никуда скатиться и отправились в путь, не желая, чтобы вечер застал их в дороге. Николаю нужен был врач или знахарь. Лошади с натугой тянули экипаж в гору, поэтому ехать быстро не получалось. В состоянии Николая ничего не изменилось, Маня боялась за его жизнь, часто наклонялась к нему, слушая дыхание. Отчаяние и голод лишили её сил, она сама уже еле дышала к вечеру. Наконец дорога пошла под уклон. Маня опять начала молитву, когда экипаж вдруг остановился. Возница, открыв дверь, спросил:
— Живы? Сейчас помощь приведу, подожди.
Вернулся он не один, с человеком лет пятидесяти, одетым в монашеское одеяние, по виду отшельником. Они осторожно вынесли Николая из экипажа, причём отшельник успел осмотреть рану, озабоченно вздохнув. Расспросив, как было дело, он сказал, что Светляк тоже был у него, но намоленное место его дома не пришлось Витюше по вкусу, он не смог проникнуть даже в дом, чем был крайне раздражён и со злости спалил стоящий поодаль нужник.
— Так что удобства у меня теперь буквально на дворе, — пошутил монах, — кстати, меня зовут отец Леон, а как тебя, малыш?
— Миня, а мой товарищ — Ник. Он немой, теперь вот ещё и раненый, — взволнованно ответила Маня и с тревогой посмотрела на отшельника, не заподозрил ли он чего.
— Сходи в дом, с кровати возьми покрывало и неси сюда, — распорядился отец Леон.
Маня, обернувшись, увидела вырубленную в скале дверь с окошечком и поспешила туда. Внутри было довольно просторно, в глубине стоял грубо сколоченный топчан, широкие лавки заменяли собой всю мебель.
