И золото повязки головной
Заменено косынкою льняной.
Стан, облаченный белоснежным льном.
Слабей тростинки, чахнет с каждым днем.
Как месяц молодой, Лейли тонка,
Стан-кипарис дрожит от ветерка.
Страсть сердца, овладев ее умом,
Сжигает тело гибельным огнем.
Роса померкла, обратясь в туман,
Ланит бледнеет розовый тюльпан.
Бросает лихорадка в жар и в стынь,
И сахар уст стал горек, как полынь.
Лейли больна — она изнемогла, —
Нашла фазана острая стрела!
Посев сжигает знойный суховей…
И матери пришлось открыться ей.
Ту тайну тайн, что мучает и жжет,
Лишь сердце материнское поймет!
«О мать моя, кто в этом виноват.
Что с молоком ягненок выпил яд!
Мой караван идет в последний путь,
Слабею я, суровою не будь.
Чем кровь свою с дыханьем каждым пить,
Зачем терзаться, для чего мне жить?
Страданья горечь молча я пила,
Отрава эта губы мне сожгла,
Чуть вздох трепещет, и чуть внятна речь —
Мне тайну сердца больше не сберечь.
С нее завесу мне сорвать пора —
О мать моя, в дорогу мне пора!
Прости меня, прости и обними,
Последний вздох, последний взгляд прими!
Разлука с милым виновата в том,
Что я незримым ухожу путем.
Моим глазам послужит пусть сурьмой
Прах тех дорог, где шел любимый мой.
Пусть на прощанье мой омоет лик
Он розовой водою слез своих.
Пусть вместо роз у скорбного одра
Его дыханья веет камфара.
Пусть капли крови саван окропят,
Он для меня как свадебный наряд.
Венчальную на дочь надень фату,—
Невестою под землю я сойду.
Когда мой странник, что бредет вдали,
Услышит весть, что больше нет Лейли,
Он поспешит застать меня в тщете,
Увидев погребальную тахтэ,
Он упадет в отчаянье немом
На холм, где спит луна могильным сном.
Над прахом он, похожий сам на прах,
Забьется в причитаньях и слезах.
Едины мы и в горе, и в судьбе…
Его оставлю в память о себе.
Во имя неба, не терзай его,
О мать, молю, не презирай его.
Не упрекай страдальца, я прошу,
Поведай то, что я тебе скажу:
Ласкай его, заботой окружи,
Он мне дороже собственной души.
„Когда Лейли ушла, — промолви так, —
В безвестный край, в глухой подземный мрак,
В предсмертное впадая забытье,
„О мой Меджнун!“ — слетело с уст ее.
Своей любви единственной верна,
В небытие взяла любовь она.
А как ушла? Не спрашивай о том:
Лишь о тебе кручинилась одном.
Пока жила, до окончанья дней,
Грусть по тебе сопутствовала ей.
В последний путь судьба вручила вьюк —
В нем боль утраты и тоска разлук.
Земля сомкнула тяжкий свой покров,
Но в глубине не умолкает зов.
Так на скрещенье жизненных дорог
Ждут весть от тех, кто дорог и далек.
