Податливей свечного воска стал.
И на ноги вскочил, и сам не свой
Надел поспешно панцирь боевой.
Сто ратников избрал он для войны,
Чьи, словно птицы, быстры скакуны.
Он предвкушеньем битвы упоен,
Так за добычей мчится лев вдогон.
К становью он подъехал, но сперва
Послал гонца, чтоб передал слова:
«На ваше племя я иду войной.
Обиды пламя овладело мной.
Желаем мы, чтоб тотчас привели
Пред наши очи юную Лейли.
И я ее доставлю в свой черед
Тому, кто возлюбил и счастья ждет.
Кто жаждущему в зной подаст воды,
Того аллах избавит от беды!»
Угрюмо племя слушало посла,
Разбив добрососедства зеркала.
«Пусть знает угрожающий войной,
Что небо не расстанется с луной,
Дотронуться до блещущей луны
Рукою дерзкой люди не вольны.
Сиять ей вечно, землю озарив,
Пусть сгинет посягатель, черный див.
Сосуд скудельный; громом разобьет,—
Кто поднял меч, сам от меча падет!»
Пришлось послу везти дурную весть,
Дословно передать, что слышал здесь.
Отказом уязвленный Науфал
Вторично в стан Лейли гонца послал.
«Им передай, — кричал он сгоряча,—
Скакун мой резв, сверкает сталь меча,
Я на врагов обрушу ураган,
Смету с дороги супротивный стан!»
Посол вернулся вскоре, — в этот раз
Вдвойне был оскорбителен отказ.
Гнев Науфала, столь он был велик,
Что взмыл из сердца огненный язык.
Казалось, ярость в бой полки вела,
И сталь из ножен вырвалась, гола.
Воинственные клики слышит высь,
Гор снеговые пики затряслись.
Все воины в крутящейся пыли,
Как львы, рванулись на родных Лейли.
Как в многошумном море две волны,
На поле боя сшиблись скакуны.
С мечей струилась кровь, красней вина,
Земная твердь тряслась, опьянена.
Все в дело шло — и копья, и клинки,
И в рукопашной схватке — кулаки.
Рой стрел пернатых, злобой обуян,
Пил птичьим клювом кровь смертельных ран.
Разила сталь со всею силой злой,
И головы слетали с плеч долой.
Арабские ретивы скакуны,
Их ржанье долетает до луны.
От молний смерти, озаривших день,
Ломалась сталь и плавился кремень.
Отточен остро блещущий клинок,
Он тонок, как дейлемца волосок.
Как луч восхода, с десяти сторон
Лучились диски на концах знамен.
И черный лев, и гневный белый див
Ярят коней, пески пустыни взрыв.
За каждого, вступающего в бой,
Меджнун готов пожертвовать собой,
Скакун бойца копытами топтал, —
Меджнун от состраданья трепетал.
Жалел друзей он гибнущих своих
И сокрушался, видя смерть чужих.
Кружился, как паломник в хадже он,
И примиренья жаждал для сторон.
И только стыд безумца смог сберечь.
Чтоб на друзей он не обрушил меч.
И если б не осуда, был готов
