— Молчишь? — спросила Екатерина Моисеевна.
— Я уже помирился с ребятами, и все будет хорошо, — сказал я. — Обещаю.
— Ты мне каждый месяц даешь обещания, а что из этого?
— Но почти месяц я держу свое слово.
— А на сколько сейчас ты обещаешь? — улыбнулась Екатерина Моисеевна.
Я заметил, что она всегда улыбается, разговаривая со мной. Что бы я ни натворил, она улыбается. Но это, правда, наедине со мной. А при матери и учителях она совсем другой человек. Поэтому я люблю бывать в ее кабинете, когда мы вдвоем. Вот если бы еще вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а вместо "Бурлаков"…
— Месяц будешь держать свое слово? — спросила Екатерина Моисеевна.
— Буду, — сказал я.
— Ну иди, на контрольную опоздаешь, — улыбнулась она.
Я поднялся, сказал: "До свиданья", кивнул богатырям — до скорой, мол, встречи — и пошел к двери.
— О матери подумай, — сказала Екатерина Моисеевна.
Я обернулся. Лицо директора было печальным.
— Ну, иди, — повторила она.
Я открыл дверь и еще раз посмотрел на Екатерину Моисеевну. Она снова улыбалась мне.
Я знал, какой у меня будет разговор с мамой. Мама сразу заплачет и скажет:
— Ты понимаешь, как трудно одной воспитывать ребенка?
Я буду молчать. Я буду сидеть в кресле-кровати и молчать. Надо дать маме выговориться и ни в коем случае не перебивать ее. Потому что она сразу вскипает:
— Ради бога не перебивай меня, за тебя говорят твои поступки.
Потом мама скажет, что у других матерей жизнь как жизнь, и только у нее кромешный ад и сплошные мучения.
Тут я обычно не выдерживаю:
— Но ведь я в милицию ни разу не попадал, я никого не грабил, не убивал.
Мои слова только воодушевляют маму:
— И ты считаешь, что это — достоинство? Не хватало еще, чтобы ты грабил и убивал! Как у тебя вообще язык поворачивается говорить такое! Замолчи сейчас же.
Я молчу, пока она это говорит, и продолжаю молчать.
На несколько мгновений мама затихнет. Потом она снова скажет, как трудно одной воспитывать такого оболтуса, как я, и еще работать, зарабатывать на жизнь.
Моя мама ткачиха на камвольном комбинате. Она хорошо работает, ее фотография висит на Доске почета вместе с фотографией Семкиного дяди — главного конструктора комбината. Того самого дяди, о котором Семка прожужжал все уши ребятам в нашем классе. Но мамина фотография висит над фотографией Семкиного дяди, и это дает мне право иногда одергивать Семку.
А еще мама в месткоме. Она всегда о ком-то заботится, к кому-то ходит домой, и к ней все стучат по вечерам: "Вот какое дело, Петровна…" Поговорят, а потом гладят меня по голове, вздыхают и спрашивают: "Как дела, баламут? Двойки есть?" Я отвечаю: "Попадаются". Тогда они говорят: "Учись хорошо; без знаний, сам знаешь, сейчас никуда". Я киваю: правильно, никуда.
