Садись-ка рядом со мной, — сам пододвинул эмалированную кружку, американскую колбасу, тушенку, вилку под руку устроил. — Пей, солдат, когда-то надо привыкать, а война кончится, так никто тебе наркомовские подносить не будет.
Что тут делать? Заглянул в кружку, ладно хоть налили немного!
— За удачу в бою, Гриша, за то, чтоб живым и здоровым к матери вернулся. У него отец с сорок первого воюет, так он с матерью два с половиной года кормильцем семьи был. В оккупации! С января сорок четвертого сам в строю, — пояснил майор Кавкайкин и поднялся.
За ним все встали, чокнулись, в глаза непьющему ординарцу заглядывают настойчиво и требовательно. Под таким прицельным огнем в ямке, как от снаряда, не укроешься. Вздохнул поглубже, сморщился и — грудь в крестах или голова в кустах — лихо, как показывают в кино, опрокинул кружку. Поперхнулся, зажал рот рукой, согнулся в три погибели.
Опалив рот, огонь побежал куда-то вниз, стал разливаться по телу.
— Ну вот и все, а ты боялся, — загрохотал над ухом командующий. — Ешь давай и на нас не смотри — мы уже заправились.
— Спасибо, товарищ полковник, я сыт, — сказал по привычке, руки же сами потянулись к хлебу и тушенке.
Офицеры подождали, пока он насытится, потом стали расспрашивать о жизни в оккупации, где воюет отец, как живут сестренки с матерью. Пытался вскочить и отвечать как положено, но командующий придавил рукой:
— Сиди, не на строевом плацу и не ты у нас в гостях, а мы у тебя. Так, Кавкайкин?
— Так точно, товарищ полковник.
Старался отвечать коротко и ясно, по-военному. Вначале получалось, потом с языком что-то случилось, стал заикаться не хуже контуженого Тымчика.
— Строевым пройдешь ли, Гриша? Не разучился в артиллерии?
Поднял голову, наморщил лоб, соображая, кто задал вопрос и на кого при ответе смотреть надо, гаркнул:
— А что? Пройду!
Офицеры засмеялись:
— Ладно уж, строевым не надо, а за адъютантом командующего сбегай — полковнику ехать надо.
— Есть! — приложил руку к непокрытой шапкой голове, повернулся через левое плечо и растянулся на полу под хохот офицеров. Засмеялся вместе с ними, удивился, что нога совсем не болит, и провалился в сон.
Все еще смеясь, майор Кавкайкин поднял своего ординарца, уложил на нары, и тот проспал до следующего утра.
— Опохмелиться хочешь? — первым делом спросил майор.
— Не-е-е, — затряс головой Иванов и схватился за нее, разламывающуюся, обеими руками.
— Извини нас, мы думали, что ты нам очки втираешь, а ты и правда с рюмкой еще не целовался. Молодец!
