Он поднялся с бревна, потопал правой ногой, наверно занемевшей от долгого сидения, поправил, съехавшую на ухо пилотку, спросил:
— Товарищ лейтенант, можно идти?
— Рано еще. К двадцати часам вызывают.
На лице Попова промелькнуло удивление.
— Не в политотдел, — резко сказал он, досадуя на мою непонятливость. — К комиссару пойду, попрошу, чтобы оставил сегодня во взводе. На инструктаже без меня людей хватит... И узнаю, когда партсобрание, — вас с Охапкиным принимать будут.
Попов пошел вдоль опушки, а я смотрел ему вслед — на чуть сутулую спину штатского человека. И удивлялся, как это я раньше не замечал его странной походки. Он и ступает как-то косолапо, не очень решительно, словно опасается боли. В изнурительных маршах, когда даже здоровые ребята падали с ног от усталости, я мог бы устроить его в машину. Сидел бы он в кузове, следил за нашим немудреным имуществом. А Петя-химик, постоянный пассажир ротного грузовика, мог бы прогуляться на своих двоих. Ему даже полезно — от ожирения.
И еще я подумал, что все политбойцы, которых довелось видеть, — люди уже солидные, с жизненным опытом. Во взводе разведчиков был политбоец лет за сорок, мастер с мебельной фабрики. Усатый такой. Его даже командир взвода «папашей» величал. А погиб он в конце марта, в распутицу. Ни звания у него не было, ни власти — только возраст да стаж партийный. Старший среди равных, приказывать не имел права. А когда зажали немцы разведчиков в деревне, когда подошел край, тогда и сказался авторитет усатого политбойца. Командир взвода не сумел бойцов на огонь поднять, а он поднял. Пошли за ним ребята навстречу смерти и пробились к своим. Только политбоец не пробился, и лейтенант, и еще трое, которые шли впереди. А что поделаешь: передовым всегда приходится круто.
Подвел нас Петя-химик, крепко подвел! Пришлось мне менять задумку перед самым выходом на задание.
С обеда привязался к сержанту кашель. Сперва Петя перхал изредка, потом зачастил, словно немецкий автоматчик, привыкший жечь патроны без экономии.
— Ты что же?.. — не удержался я от крепкого слова. — Простыл, значит?
— Ночью, наверно, — виновато улыбнулся сержант. — Мы ведь с Зинаидой до третьих петухов проваландались.
— Башка твоя где была?
— При мне башка, — развел руками Петя-химик, и в голосе его почудилась насмешка. — Да разве в азарте упомнишь? Ты сам-то о кашле думал, когда с толстухой своей остался?!
Что я мог возразить помкомвзвода? Ну что? Ведь каждого человека может кашель пробить. Тем более я сам ходил вместе с ним на свидание...
