единственному удалось достичь с тобой согласия. Но твои секреты он никогда не
расскажет, я уверен.
В ту ночь, первую ночь после близости с тобой, я пообещал себе, что не
приближусь к тебе больше никогда, но уже на следующий день понял, что
погорячился. Я по-прежнему оставался твоим рабом, и никакая сила не заставила бы
меня отвернуться от тебя. Нужно было лишь не думать о том, что между нами
произошло. И, в конце концов, если тебе так нравилось ЭТИМ заниматься, то я мог
и потерпеть. Ради любимой можно и не на такие жертвы пойти…
И я с радостью обреченного шел тебе навстречу. Ты была безжалостна или просто
наивна. Раз за разом, швыряя меня в эту грязь, ты очищала меня своими бездонными
глазами и робкими поцелуями на прощанье. Постепенно я даже научился делать
всякие вещи, которые тебе нравились, и получать удовольствие, видя, как
вспыхивают твои глаза. И все-таки мне по-прежнему было тяжело. Я не мог уже
думать ни о какой учебе, вообще ни о чем, что бы не касалось тебя. Ночи напролет
я ворочался на своей оскверненной постели, жадно вдыхая оставшийся на подушке
запах твоих волос и, стараясь не думать о том, что погибаю.
Но, к великому моему счастью, в нашей с тобой жизни появился Жорик Тимченко. Это
звучит абсурдно, но я почувствовал облегчение, когда понял, что ты ему
поддалась. На самом деле он долго крутился возле тебя, прежде чем ты проявила
благосклонность. Ты не была самой красивой девчонкой в классе, и я даже не знаю,
что его в тебе зацепило, ведь Герка был тайной любовью почти всего нашего
девчоночьего коллектива. Может, он уловил тот животный магнетизм, что исходил от
тебя, или же почувствовал слабинку, возможность реализовать на тебе свои
плотские фантазии, что нереально было тогда с нашими сверстницами, не знаю. Но
как бы там ни было, этот красивый, ухоженный мальчик, избалованный всеобщим
вниманием, просто не давал тебе прохода. В том возрасте мальчишки еще не
ухаживали за девочками в открытую, это считалось едва ли не слабостью, но в
отношении тебя наш блистательный Жорик забыл все приличия. О его симпатии к тебе
знала чуть ли не вся наша школа (а Жорик был личностью известной, надо
заметить). Тогда я принял эту его открытость за излишнюю самоуверенность, но
сейчас понимаю, что он был просто ослеплен и не видел ничего вокруг. Наверное, я
так и не узнаю, что же заставило его настолько потерять голову. Неужели только
доступность, которую он каким-то образом учуял в тебе? Но если это так, тогда он
