Рядом жил белоголовый мальчик Вовочка. Часто мы с ним вдвоем убегали в парк. Однажды наперегонки катали железный обруч. Он бежал впереди и вдруг упал. В памяти совершенно стерлись минуты, когда я поняла, что он не просто упал, а умер. (Оказалось — провис провод, его ударило током, и, падая, он ударился виском о камень.) Не помню — звала ли я на помощь, осталась с ним или убежала за взрослыми. Отчетливо помню Вовочкины похороны. Его мама не плакала, а все что-то прихорашивала, поправляла у гроба и разговаривала с ним, как будто он заснул. После кладбища привели нас на поминки. Все что-то ели, пили кисель, и невозможно было понять, как это можно пить, есть, мыть посуду… И густо цвел в палисаднике шиповник.
Приехала мама, остригла меня наголо и повела на рынок. Купили стакан молока и лепешку и поехали домой.
В первый класс я пошла бритая, вместо портфеля — холщовая сумка с нарисованной масляной краской розой. Учительница была замечательная — высокая, худенькая, с аккуратным пучком седых волос на затылке и ласково-строгими глазами. Училась просто, легко и танцевала на всех школьных вечерах.
В 1946 году родилась сестренка Наташа. Ожидая маму и сестричку из больницы, я принялась за уборку — приносила в стакане воду из кухни, выливала на пол и растирала тряпкой и так много раз. Потом нашла пшенку и в самой большой кастрюле сварила кашу. Мама была очень тронута, а Наталка оказалась совсем крошечной, кашу не ела, и глаза у нее были туманно-синие. «Глазки-гонобобки, щечки-яблочки, губки-малинки», — говорила мама, совсем как когда-то говорила мне.
Бабушка сказала, что начинается набор в хореографическое училище при Оперном театре. Я пошла поступать. Меня попросили перейти по воображаемым камушкам воображаемый ручей и съесть из несуществующего кулечка несуществующие вишни, повертели во все стороны и приняли. Занятия проходили в самом театре: каждое утро мы вставали к станку и в фойе с колоннами танцевали менуэт, павану,[2] старинные танцы. С нами занимались мастерством актера, характерным танцем, музыкальной грамотой, французским языком. У каждой группы своя воспитательница — классная дама.
По воскресеньям нам позволяли смотреть дневные спектакли для детей.
Очень скоро мы научились прятать пальтишки в одной из кабинок зрительского туалета, запирая ее изнутри, пробираться на галерку и смотреть все, до чего мы «еще не доросли».
Меня покорил Демон. Унылая княжна вызывала недоумение. Под ее шагами сотрясались фанерные горы, пела она тоненьким голосом и не поддавалась ни на какие уговоры. А Демон был жгуче красив и страдал.
