— Зачем стрелял? — укоризненно сказал партизан раненому. — Лучше вот так — руки вверх.
Криво улыбаясь, пленный что-то забормотал. Партизан понимал по-румынски.
— Он говорит, что надо было хоть для виду сделать несколько выстрелов, но что он, мол, стрелял вверх.
Пленных начали допрашивать. Все они были крестьяне средних лет. Все плакали, ругали Гитлера и Антонеску, подробно рассказывали о своей части и о порядках в армии.
Кое-кто из партизан тут же начал «просвещать» пленных. Им показали на карте положение на фронтах, сообщили о приближении Красной Армии к Крыму.
Стоя за деревом, я наблюдал за румынами. Они были настолько забиты и невежественны, что, кроме собственной судьбы, их ничто не интересовало.
Павел Романович сидел на траве неподалеку. Я подошел к нему:
— Что думаете делать с пленными?
— Решили после допроса отпустить.
Это меня удивило. Фашисты беспощадно расстреливали партизан, а тут такое великодушие.
— Тупы, как волы, — вздохнул Павел Романович. — Начинены геббельсовской брехней. Может быть, после встречи с нами они кое-что поймут и расскажут своим.
— А их командира тоже отпустите?
— Какой он командир! Замызганный ефрейтор. Когда наши обстреляли их, он первый бросился бежать, вскочил в канаву, закопал свой пистолет в землю, лег врастяжку и закрыл глаза. К нему подбежал Федоренко, командует: «Встать!» Ефрейтор молчит. «Встать!» кричит Федоренко. Ефрейтор открыл глаза и пробормотал по-румынски: «Я мертвый». Вот горе-вояки! — засмеялся он и сказал подошедшему к нему Луговому: — После окончания допроса дай команду привести румын сюда, пусть с нами поужинают. Скажи им пару теплых слов на прощание, и всех отпустим.
Ординарец опять накрыл стол. Привели румын, они дрожали, плакали, полагая, очевидно, что их будут сейчас расстреливать или вешать. Но вот, по приказанию Лугового, пленным развязали руки, возвратили документы и фотографии. По их лицам пробежала робкая улыбка. Дрожащими руками они поспешно прятали в карманы истрепанные документы и фотографии, где они были сняты со своими женами и детьми.
— Все получили? — спросил Луговой через переводчика.
— Все, все! — румыны дружно кивали головами.
Только один что-то несмело сказал переводчику, но на него строго прикрикнул румынский ефрейтор.
— В чем дело? — спросил Павел Романович.
— Он говорит, что у него был еще перочинный ножик, — улыбнулся переводчик.
— Какой-то ножичек я нашел на месте боя, — сказал один партизан, передавая ножичек Луговому.
