— Не смущайся, друг, я сам «люблю грозу в начале мая», — сказал Зимин, протягивая ему на прощанье руку.
Поужинав поздно вечером, Федя разделся и лег с книгой в постель, но сосредоточиться мешала гармонь, игравшая во дворе.
Под окном послышались шаги, и грубоватый женский голос спросил:
— Механик тут, что ли, квартирует?
— Здесь, войдите.
В комнату вошла женщина лет сорока пяти. Лицо у нее было простое, бесхитростное.
— Это ты механик-то? — спросила она недоверчиво и, получив утвердительный ответ, покачала головой. — Уж больно бедны твои хоромы-то — стол, стул да кровать. Придут два человека сразу — и сесть негде. Как сам голый, так и квартира.
Она достала из-за пазухи конверт.
— Катя вот прислала.
Федя вынул из конверта листок бумаги и прочел:
«Федя! Надеюсь, у тебя уже есть программа курсов. Пришли, пожалуйста. Если сможешь, приезжай завтра в Певск. У меня в планах — Зимина „проветрить“. Рано утром у меня бюро, а потом — на Волгу. Подходит? По-моему, подходит. Катя».
Наискось была сделана приписка:
«Только сейчас видела Зимина. Он называет тебя Федей, а это значит, что ты ему понравился. И еще это значит, что ты у нас одними тракторами не отделаешься. Такой уж Зимин человек. На тех, которые ему больше нравятся, он больше и работы взваливает».
— А где она сейчас?
— У нас, в Покатной.
— Вы что же — колхозница?
— И колхозница и нет. Семья у меня в колхозе, а сама в Певске. В обоих райкомах работаю.
— В обоих райкомах?
— Да, уборщицей.
— А-а… Так вы и есть тетя Нюша?
— Откуда знаешь? — удивилась женщина.
— Три дня назад я с вами по телефону разговаривал.
— Ага-а… — протянула тетя Нюша. — За день-то другой раз со многими говорить приходится. Разве упомнишь! Ну, личность было бы видать, тогда бы еще туда-сюда, а то голос один. По нему только и можно что различить мужика от бабы. От тебя Кате-то что передать? Планы, что ли, какие тракторные прихватить?
— Планов пока нет, тетя Нюша, есть наброски, но в них, кроме меня, никто не разберется.
— А переписать… долго?
— Не очень.
— Ну, ежели не очень, так обожду.
Федя пододвинул ей стул, а сам сел на кровать и придвинул к себе чернильницу.
— Не торопись, разбористей пиши, — сказала она, облокотившись на стол. — Что-то я гляжу: чем ученее человек, тем хуже пишет. Другой раз подберешь с пола бумажку, смотришь на нее — и никакого понятия. Заучиваются, что ли?
— Бывает, и заучиваются, — засмеялся Федя.
— А вы говорите, говорите, — сказал он, заметив, что тетя Нюша строго поджала губы и стала разглядывать пустые стены. — Переписывать — это разговору не мешает.
