Швед кивнул головой. Улыбнулся. Тоже посмотрел на портрет.
И вдруг застыл, вспоминая что-то. Начал тереть пальцами левый висок и забормотал:
— Моя дочь… вы правы… да-да… моя Агата…
Видя странное замешательство шведского капитана, советские моряки остановились в недоумении. Но растерянность шведа была очень непродолжительной. Он схватил Крейшманиса за руку и горячо заговорил:
— Мне кажется, что я тоже могу оказать вам услугу. — Отошел, опять начал тереть висок. — Да, да, это может быть полезным для вас… Вы примете меры… Дело в том, что на днях из Гамбурга в Латвию должен был отправиться один человек… Скорей всего, он поедет морем… морем легче!.. Это — плохой, вредный для вашей страны человек… Он собирается кого-то убить… Он получил за это большие деньги… Десять тысяч крон!
Слушая рассказ шведа, Крейшманис мрачнел с каждой секундой.
— Это правда? — спросил он сурово, когда капитан умолк.
— Как перед богом! — воскликнул швед. — Мне… — он посмотрел на портрет дочери и запнулся… — мне об этом сказали совершенно случайно.
Арутюнов смотрел на шведа с недоверием. Что значит случайно? Разве такие новости сообщают случайно? Видно, старик сам в какой-то степени связан с кем-либо из героев рассказанной истории.
— Будьте добры, повторите еще раз все, что вы сказали, — попросил Арутюнов.
— На днях из Гамбурга в Латвию, вероятнее всего морем, должен был отправиться, или уже отправился, неизвестный мне человек… Он едет с плохой целью… Больше я ничего не знаю! Если это окажется для вас бесполезным, очень жаль… Но я сказал все!
Старый капитан действительно больше ничего не знал. Это было видно по его открытому, честному лицу. Расспрашивать дальше не имело смысла. Выказывать чрезмерную заинтересованность — также. Опять-таки нельзя было забывать ни на минуту, что находишься на чужом судне и разговариваешь с человеком, которого видишь впервые в жизни. Арутюнов понял это; сказал, стараясь быть любезным:
— Что ж, спасибо и на том!
Через несколько минут «Орел» уже отошел от «Агнессы», провожаемый дружескими возгласами шведов. Впереди команды, у самого борта, стоял Якоб-Иоганн Эриксон и размахивал своей поношенной капитанской фуражкой английского образца. Ветер ворошил седые пряди на непокрытой голове моряка.
Лихтер, оставленный буксиром «Орел», благополучно перенес ночную непогоду и теперь, покачиваясь, лежал на мягких волнах, сравнительно недалеко от того места, где был оставлен. Как уже было сказано выше, штормовая полоса захватила суда в районе, где течение шло навстречу ветру. Это столкновение воды и ветра оказалось для лихтера очень выгодным.
