Белун растерянно заморгал, затем тоже улыбнулся:
— Полно, Зарема! Ты сама знаешь, как хорошо я к тебе отношусь. Будь я моложе лет эдак на…
— Тыщу! — встрял Филимон, и тут сама Зарема не удержалась и засмеялась так звонко и молодо, что Белун, намеревавшийся выставить нахального ученика за дверь, лишь погрозил ему пальцем.
— Ну вот, — сказал он с явным облегчением, — теперь можно и поговорить. Пожалуйста, не вставай, — предупредил он попытку Заремы подняться с ложа. — И обещай мне, что сегодня ты останешься в Белом Замке еще на одну ночь и хорошенько выспишься.
Та кивнула.
— Мне кажется, — начал Белун, — все мы были непростительно недальновидны в последнее время. Мы привыкли, что уже два с половиной столетия Злыдень является в Поднебесный мир в образе поганого Триглава. Триглав, где бы он ни прятался, по-прежнему опасен и грозен, но поверь, Зарема, я настолько хорошо изучил его повадки, что даже сейчас, когда моя сила на ущербе, легко одолел бы это чудовище в единоборстве. Однако возможны и другие лики Злыдня, хозяина Преисподней. Я все больше склоняюсь к мысли, что та, кого ты потревожила, одно из его воплощений. Не исключено, что она и Триглав действуют сообща. Филька! — Белун обернулся к своему ученику, и тот от неожиданности поперхнулся, забрызгав рубаху красным вином. — Хватит озоровать! Вспомни еще раз, не заметил ли ты в Этверской пустыне чего-то необычного?
— Конечно, заметил, — приосанился Филимон. — Черного ворона. Танцор на ладорском пиру очень напоминал его. Я и Ждану об этом сказал. Если б он ко мне прислушался, может, и Дометий был бы жив…
— Постой, ты ничего не говорил мне про черную птицу.
— Разве? — искренне удивился Филимон.
Зарема пожала плечами:
— Не понимаю, что необычного в летящем над пустыней вороне?
— Так он же был больше обычного чуть ли не вдвое! — обернулся к ней Филимон, разводя руки в стороны, словно это могло служить бесспорным доказательством редкой величины птицы. — И потом… у него были две башки.
— Двуглавый ворон? — воскликнул Белун. — И ты до сих пор молчал?
— Тебе это что-нибудь говорит? — спросила Зарема с надеждой.
— Увы, немногое, — признался чародей. — Можно лишь с уверенностью утверждать, что это оборотень и в нем больше человеческой, нежели птичьей сущности. Иначе бы у него была одна голова.
— Изображение двуглавого ворона чеканится на айгурской серебряной монете, — напомнила Зарема. Она подняла правую руку вверх, сжала ее в кулак, затем разжала и показала Филимону. — Взгляни, не такую птицу ты видел?
