— Кажется, вы хотели услышать по радио любимую музыку?
— Честно говоря, не до того сейчас. У нас сегодня подъемы ответственные. — Шестаков уткнулся в чертеж.
— Я только заявки собираю. А радиопередача будет накануне Дня строителей.
— Это какое радио? — спросил подошедший Маркаров.
— Иркутское.
Он разочарованно присвистнул:
— Вот если бы вы были из армянского радио.
Варежка шла легкой, пружинистой походкой к своему крану, надевая перчатки.
— Запишите песню «Ах, я сама, наверно, виновата...». Или на слова Евтушенко теперь заявок не принимают? — Она уже поднималась по лестнице.
— Нет, почему же, — замялась девица, перекладывая портфель под другую руку. — Но эта песня относится к легкой музыке. А для праздничного концерта лучше выбрать что-нибудь посерьезнее. Из классики, например...
— А можно заказать соло для баяна? — спросил Чернега.
— Я нелегкую музыку одобряю, — убедительно соврал Садырин и вытер лицо грязной рукавицей. — А товарищ, — он кивнул на Чернегу, — только блатные песни уважает. Кроме баяна, ничего не слышал. До классики он еще как слушатель не дорос.
— А что вы хотите услышать? — девица достала из портфеля блокнот и повернулась к Садырину.
— Ну, хотя бы этого, как его... — Садырин запустил пятерню в шевелюру. — Листова, а точнее сказать, Листа...
— Какую-нибудь рапсодию?
— Можно и рапсодию.
— Какая вам больше нравится? Вторая? Или, может быть, Десятая?
— Это мне без разницы. Но я больше уважаю ту, которая между ними, посередке!..
— Значит, запишем Четвертую рапсодию...
Садырин отошел, довольный собой, и нехотя отправился на рабочее место. Сегодня он выполнял обязанности стропальщика.
Варежка торопила с подъемом очередной колонны. Садырин набросил петлю на крюк, подал Варежке сигнал «вира!» и разудало просвистел. Но проводить крюк взглядом ему было некогда.
Он очень внимателен ко всему, что не имеет отношения к работе. На этот раз его внимание привлек седоусый, с седыми баками иностранец в пестром пиджаке, а вернее — переводчица, которая его сопровождала.
Гость приехал на черной «Волге», привезли его очкарик-инженер из управления и прораб Рыбасов. У Рыбасова страдальческое выражение лица, будто когда-то при острой боли закусил губу, да так и остался жить с этой гримасой.
На переводчице рискованно короткая юбка и большие темные очки удлиненной формы, которые закрывали почти все лицо.
— Глянь, Антидюринг, вроде щитка у электросварщика, — Кириченков подмигнул.
— Современная дама полусвета, — заметил Маркаров. — И по-моему, она по ошибке надела юбку своей младшей сестры.
