— Получи за билет, — она остановилась в полутемном вестибюле в сунула Садырину в карман сорок копеек. — И в другой раз не давай волю рукам. Ты, Садырин, знаешь на кого похож?
— Ну?
— На пылесос.
— Сама придумала или тебе Шестаков помог?
— Сама... Проходишь по жизни, как пылесос, подбирая все, что плохо лежит. Сказала тебе черным по белому — иди своей дорогой. И не вздумай меня провожать. Ну-ка, шагом брысь!!!
Садырин нехотя отошел, а Варежка задержалась на ступеньках подъезда. Она не сразу отсердилась, серые глаза потемнели, румянец держался на смуглых скулах.
Варежка посматривала на скрипучую дверь, которую изнутри безостановочно толкали и дергали, не давая закрыться, — ну и народу!
Толпа схлынула, теперь дверь то открывали, то она с грохотом захлопывалась.
Чернега нерешительно потоптался на крыльце — подойти или не подойти к Варежке?
Накануне Чернега сходил в парикмахерскую и сделал перманент. Волосы завитые, смоляные, как у цыгана, почти до плеч. Он зачесывает волосы назад, они добавляют ему сантиметра два роста.
Когда Чернега вчера появился в общежитии, Маркаров хмыкнул: «У тебя прическа, как у Володи Ленского на дуэли. Куда, куда вы удалились...»
Варежка в сторону Чернеги даже не посмотрела. Он потоптался у подъезда еще с минуту и, благоухая дешевым одеколоном, ушел, не найдя себе компании.
Наконец появился Шестаков, Варежка подумала, глядя на него: «Вот ведь и в такой мелочи виден человек. Садырин вышел, едва не пришиб кого-то сзади, а Шестаков осторожно придержал тугую дверь, чтобы не ударить,женщину».
Она подошла к Шестакову, властно взяла его под руку, а попросила робко:
— Проводи меня, пожалуйста.
— С удовольствием. А куда?
— К девчонкам иду на примерку. Они свое общежитие девичьим острогом называют. — Она рассмеялась, смело открывая рот: так смеются девушки, которые помнят, что у них красивые зубы. — Сама бы пошла в монастырь, да много холостых! Вот ты, например... — Ох, Шестаков... — продолжала Варежка в том же тоне. — Был бы ты постарше, или, иначе сказать, была бы я помоложе — влюбилась бы...
Они шли по дощатому тротуару. На углу стояла продавщица мороженого и выкрикивала:
— Есть московское мороженое! Пломбир «Ту сто четыре»! Сливочный, реактивный!
— Елки с дымом! Эскимо самолетом стали присылать, — обрадовалась Варежка. — Ну и ну! Даже палочки московские... — Она достала деньги. — Я, между прочим, млекопитающее. А тебе взять?
— Спасибо, от него пить захочется.
Они миновали площадь Елкипалки и остановились у Доски почета. Шестаков поглядел на фотографию с подписью: «Крановщица Варвара Петровна Белых».
