Впоследствии она отметила в ежедневнике дату появления в доме телевизора, потому что это стало событием большой важности. Оно как бы провело разграничительную черту между жалким существованием узника, запертого в карцер, и тем, что навалилось на нее после, — время открытий, ошеломляющих до оцепенения и притупления всех чувств и разума, и страха, парализующего волю.
Все же день или два, последующие за установкой телевизора, прошли спокойно, а то, что случилось потом, никакого отношения к нему не имело. Арендовала бы Мопса телевизор или бы отвергла эту идею, оно должно было неизбежно произойти.
В течение долгого времени, четко застывшая, словно камея, сохранялась в ее мозгу эта картина, созданная на основе лишь мимолетного впечатления. Возбужденная, будто наэлектризованная Мопса, тощая, смахивающая на ведьму, — сидящая на краю дивана в присущей ей позе — неестественно напряженной, как бы готовой вскочить и метнуться неизвестно куда. И мальчик рядом с ней, облаченный в уютный велюр, словно гладкошерстный щенок в свою бархатистую шкурку. Его большой палец как всегда покоился во рту, другой рукой он крепко вцепился в голубенькую фаянсовую кружку.
Это видение было заключительным в череде подобных зрительных образов, доводивших ее до отчаяния, и первым, с которого ее отчаяние сменилось страхом.
В ту ночь Бенет решила обойтись без снотворного. Ей снилось, что они с Джеймсом прогуливались вдоль реки. Она толкала пустую складную коляску, а Джеймс семенил рядом, держась за ее руку. В жизни они еще ни разу не приближались вместе к реке, но то был сон. Они пересекли лужайку по посыпанной песком дорожке и очутились в роще, просвеченной солнечными лучами.
Был разгар лета. Листва на деревьях вовсю зеленела, кроме единственного дерева в центре рощи. Вместо листьев на его ветвях росли руки — руки с маникюром, руки в перчатках, руки без кожи, как у скелетов, руки, покрытые коростой. Джеймса это дерево привело в восторг. Он потянулся ручонками, чтобы коснуться самых нижних рук. То была белая нежная рука настоящей леди с бриллиантовым кольцом на пальце. И тогда в ее сон вторгся плач сына, и он был такой горестный, что дерево стало словно бы таять на глазах, превращаясь в призрак, солнце скрылось, если не погасло совсем, а Бенет проснулась, соскочила с кровати и устремилась к Джеймсу.
Прежде чем ее взору открылась пустая детская, память вернулась к ней. Ее тело свело судорогой, и остановилось даже биение сердца. На какой-то момент Бенет закрыла глаза, сделала над собой усилие, необходимое, чтобы заново вдохнуть в себя жизнь, и двинулась туда, откуда до ее слуха доносился реальный плач ребенка. Она вошла в комнату, соседнюю со спальней Мопсы.
