— А вот что, ребятушки. Литра! Литра виновата во всем! Это она сгубила руськое царство!
— Водка-то? Оно верно!
— А вот бабы еще подымутся!
— Чур — будь!
— Моя дак уж поднялася.
— А Сопронов-то? Есть же такие упругие люди!..
Изба-читальня быстро пустела.
Пред Шибановского сельсовета Николай Николаевич Микулин, по прозвищу Микуленок, отказавшись от поднесенной Данилом стопки, подкатил к помещению ВИКа незадолго до сопроновского собрания. Он меньше всего думал о собрании. Веселые мысли молодости громоздились в его беззаботной, не обремененной воспоминаниями голове. Они, эти мысли, шли внахлестку, одна за другой и одна другой лучше. Микуленок был рад, что в уезде он на хорошем счету, что его уважают в Шибанихе и что есть такая девка — Палашка. Наконец, радовался он просто масленице и всему белому свету.
О том, как ехали с Палашкой в Ольховицу, он старался не вспоминать, чтобы надольше хватило. И все-таки нельзя было не вспоминать. Он усадил ее в сани у Шибановского сельсовета. Отдельные мужики затеяли езду на обгон, как в прошлом году. Микулин всех пропустил вперед. А когда он с Палашкой остались одни на Ольховском волоке, он бросил вожжи и начал тискать девку. На сене — в широких, с высокой спинкой сельсоветовских санях. Она сначала со смехом отпихивалась, визжала и брыкалась, потом как-то сразу обмякла, затихла в его неутомимых руках и, закрыв глаза, перестала отталкиваться. Он, забыв себя, приник к ее алому, полуоткрытому, с белеющими в глубине зубами рту, не жмурясь впился в него. Сквозь ее вздрагивающие ресницы и неплотно прикрытые веки он видел белые полоски глазных яблок, видел прозрачный гарус растаявших на ее лице снежинок. Останавливая частое, пахнущее свежестью зеленого огурца дыхание, она только легонько постанывала, и правая рука Микулина без его ведома оказалась в потемках Палашкиного казачка. Мягкие, волнующе-теплые эти потемки совсем лишили его рассудка…
Немудрено, что, подъехав к волисполкому, он все еще ни о чем не думал. Лошади он бросил охапку сена и не вбежал, а взлетел на крыльцо, в коридор, открыл какие-то первые попавшиеся двери. Это оказалась комната маслоартели, иначе — Ольховского животноводческого товарищества. Человек шесть мужиков сидело в товариществе. Говорили что-то насчет нового сепаратора. Бухгалтер Шустов оглядел поверх очков странно веселого Микуленка, сказал:
— Ты это что, Николай Николаевич? Как с цепи сорвался, и не здороваешься.
