Осенний мотив в стиле ретро | страница 40

И вот что еще — Струйский не был одинок, он сливался с иными судьбами, нес к ним свою неповторимость и разделял участь, и тем самым передо мной творилось время — тягучее вместилище того, что происходило, происходит и должно произойти.

Строки связывали его с иными жизнями в далеких отсюда пространствах, где тоже буйствовал метельный февраль, и оставалось не столь уж много — те же метания в три-четыре шага по комнате с осколками русского ампира или по дощатому надежно запечатанному бараку.

И тогда, наконец, я услышал его подлинный голос в «Февральской сентиментали» — впрочем, это был опять-таки Володин голос, теперь я уверен даже внешне Володя совпал бы с Борисом Иннокентьевичем, прошедшим сквозь все, что довелось пройти.

Наступил момент, когда мне стало ясно — любой ценой я должен вырваться отсюда, сменить свое парящее состояние на нечто более устойчивое и понятное, разобраться в себе — и вправду тот ли масштаб, хватит ли меня на продолжение этих полетов в будущем.

И я рванулся назад с тайной мыслью, что задержусь — хоть на минутку — в другой, детской своей зиме, и отец расскажет мне что-нибудь о наследовании по духу, и мы будем пить чай снова все вместе, не зная, что находимся почти точно посреди двух эпох, будем пить чай с несладким, но вполне осязаемым настоящим, и мама непременно расскажет о первой моей сказке, родившейся в тот нелепо прервавшийся День Пышных Оладий.