Первая пятерка отделилась и прошла вперед шагов десять.
…Стой! Вторая!
МЫ — БЛИЖЕ К ТОЛПЕ.
В ней — движение, гул:
— Не давайте ему считать, не давайте!
— Не иди по пятеркам!
— Прите все!
Голос сержанта:
— Третья!
Третья пятерка не отделяется, как первые две, а еле ноги переставляет, и сзади к ней льнут, льнут стадом, нельзя считать!
Смех в толпе. Крик сержанта:
— Сто-ой! Ра-зобраться по пятеркам!
Толпа продолжает медленно густо идти. Нагоняет первые две пятерки. Остановилась.
Из толпы:
— Хрен тебе разобраться!
— А ху-ху — не ху-ху?
Крик сержанта:
— Не разберетесь — до вечера здесь простоите!
Из толпы (кричащие прячутся за спинами):
— Хрен с тобой! Простоим!
— Время не наше — казенное!
— Пятилетка — ваша, не наша!
МГНОВЕННЫЙ ПЕРЕНОС (РЫВКОМ).
Лицо сержанта. Он рассвирепел, себя не помнит. Взмах:
— Оружие — к бою!! Патроны — дослать!!
Лязг затворов.
Грозная музыка.
ОБЪЕКТИВ КРУЖИТСЯ МЕДЛЕННО.
Под черным небом мы видим конвоиров, готовых в нас стрелять. Дула наведены! Челюсти оскалены!
И мы видим толпу, готовую броситься на конвоиров.
Их шестьсот человек! Если в разные стороны кинутся…! Наклонились вперед! А Гай даже руки приподнял для броска! Радостью боя горит худощавое лицо Федотова!
Что-то сейчас будет страшное! Что-то непоправимое!
в музыке растет-растет-растет это столкновение!
И вдруг отрезвленный голос сержанта:
— Марш, направляющий.
Общий выдох.
Заключенные вышли из стойки, повернулись. Опять пошли как попало. Оживление в колонне.
Опять во весь экран — та же наша четверка в ходьбе.
Никого не видит Федотов, смотрит далеко вперед и вверх.
Ветерком — его радостный марш!
ШТОРКА.
В двадцать глоток — раскатистый хохот.
Это на скатке бревен развалились в разных позах заключенные и хохочут в лицо вольному десятнику — жалкому потертому человечку, стоящему перед ними. Он уговаривает:
— Ребята! Цемент погибнет! Четыре тонны цемента. Ну, дождь вот-вот!
К нему выскакивает круглый придурковатый Кишкин, Ф-111. Номер на груди его поотпоролся, болтается:
— Десятник! Что ты нас, дураков, уговариваешь? Разве знает собака пятницу?
Хохот.
…Нам расчету нет. Не платят.
— Как не платят? Расценки единые государственные, что для вольных, что для вас!
Сзади на бревнах все так же развалились зэки. Кишкин впереди изгибается перед десятником:
— Расценки единые, да у нас семья большая. Гражданина майора Чередниченко надо накормить? А капитана-кума? А лейтенантов двадцать? А надзирателей — сорок? А конвоя батальон? А колючая проволока, знаешь, теперь почем?
