Знают истину танки! | страница 26



— Кто послал тебя? Кто тебя научил??

Хадрис поднимает глаза к небу. Очень спокойно:

— Мне — Аллах велел. Такой предатель — не надо жить.

МЕДЛЕННОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ.

порывистый стук.

Распахивается та же дверь. Высокий Абдушидзе вбегает согнутый. Где его щегольство и самоуверенность? Он умоляет, извивается — на том месте, где недавно стоял Хадрис;

— Гражданин оперуполномоченный! Спасите, меня зарэжут! Спасите! В пастели рэжут, на ступеньках рэжут, — я не могу там жить! Я вам па-совести служил — спасите меня!

Старшему лейтенанту — он был один в кабинете — некуда спешить. Заключенные режут заключенных, под начальством земля не горит.

— Я не совсем понимаю, Абдушидзе, — как же я тебя спасу? В другой лагерь отправить — у нас этапов не намечается. Здесь у себя на стуле посадить — не могу, мне работать надо.

Абдушидзе — почти на коленях, когтит себе грудь:

— Гражданин старший оперуполномоченный! На адну ночь в барак не пойду! Меня знают! Меня убьют! Посадите меня в БУР! Заприте замком! Там не тронут!

— Удивился старший лейтенант:

— Вот как?..

Рассеянная улыбка. Водит пальцем по долгому листу агавы.

…Это идея. И ты согласен добровольно там сидеть?

Голос Абдушидзе:

— Жить захочешь — куда не полезешь, гражданин старший оперуполномоченный…

Набирает номер телефона:

— Начальник тюрьмы? Слушай, какая у тебя самая сухая теплая камера?.. Так вот эту шестую ты освободи. И пришли ко мне взять одного человечка…

ШТОРКА.

Кабинет Бекеча. Добродушный доносчик С-213 со слезами:

— Гражданин лейтенант! Еще день-два они понюхают и поймут, что полыгановских — продал я… А я у матери — один сын. И срок скоро кончается…

Плачет. Бекеч остановился в резком развороте:

— Дурак! На что ты мне нужен в тюрьме? Сейчас ты — сила, ты кадр! А в тюрьме — дармоед. Что мне тебя — для бесклассового общества оберегать?

Плач.

Неподвижная голова Бекеча, как он смотрит вбок, вниз, на плачущего. По его энергичным губам проходит улыбка:

— Ну ладно. Иди в барак и жди. Через час после отбоя придут два надзирателя и тебя арестуют. Строй благородного! Еще с тобой поработаем!

ЗАТЕМНЕНИЕ. ИЗ НЕГО — ШИРОКИЙ ЭКРАН.

Почти во всю его длину лежит на нижнем щите вагонки грузный крупный мужчина. Он — в перепоясанной телогрейке, в ватных брюках и сапогах (редкость среди заключенных). Его нога, дальняя от нас, закинута на раскосину вагонки, ближняя, чтобы не на одеяло, свешивается в проход.

Он — не на спине, а немного повернут к нам, и мы узнаем его это тот «полковник», который нес трубу. Он говорит лениво, веско, абсолютно: