— Все-то в тебе еще сержант сидит, Долина, — досадливо фыркнул Ян Шама, пригибая рыжую голову к коленям. — Да что с тебя взять — ты ведь из самого из Пльзня, с заводов Шкоды. Барин.
Землянка полна дыма и махорочной вони, два оконца без стекол не помогают. Срублена она из сырых бревен — из тех особенных, стройных, как девушки, украинских сосен, у которых ни сучка на стволе, а кроны раскидистые, по-молодому зеленые летом и зимой. Нары — из таких же свежих, грубо тесанных досок. Две такие землянки построили пленные, работающие в казенном лесу возле украинского села Максим в конце лета 1917 года, чтобы не таскаться каждый день в село и обратно. Теперь, в ноябре, стены землянок покрылись плесенью, у пленных пошли чирьи и язвы, да еще в последнее время одолела чесотка. Ох, напасть! Многие спят на животе — иначе не уснуть. А спать надо, сон укрепляет больше, чем жидкий борщ да хлеб, черный, словно в золе вывалян.
В каждой землянке по двадцать пять молодых, изъеденных болью мужских тел. Этих людей привезли сюда месяца три тому назад, а может, раньше, время здесь особого значения не имеет. Часть пути поездом, часть — пароходом по Десне. Они чувствовали себя совсем потерянными в далекой, незнакомой стране, о размерах которой имели представление лишь некоторые из них, и то по школьной карте. В этой землянке — сплошь чехи да еще три словака, их взяли сюда из соседней землянки, ибо там, среди немцев и венгров, ребята из-под Карпат чувствовали себя плохо.
На дворе ноябрьский вечер. Морозный воздух Украины вливается в оконца землянки, которые сержант Долина закроет на ночь ставнями. Пленные молоды — старшему из них нет и тридцати.
Ян Шама почесал под мышкой. Вши въелись в кожу, никак не удается избавиться от них. «Был бы хоть керосин, черт побери, — думал Шама, — натерся бы им, проклятые вши сами бы вылезли, и Ганоусек повытаскивал бы всех. Для этой цели он даже ногти отрастил».
— И чего это ты все проповедуешь, Йозеф, — угрюмо заговорил Шама снова. — Ты напоминаешь мне покойника лейтенанта Пркно из Годова. Тот тоже: «Радуйтесь, ребята, тому, что имеете, война — это вам не танцулька под березовым веночком, здесь приглашает кума Смерть. Прячьтесь от нее, если можете, как от горбатой дочки старосты на гулянке в вашем Дацанове». Ну и какой прок ему был от всей этой болтовни? Пошел как-то после обеда прогуляться среди цветочков в дворцовом парке, а тут со стороны Йозефовки как жахнет русский снаряд, да прямо в клумбу, и собирали мы господина лейтенанта среди роз по кускам. Чуть ли не жалели его — сам не курил, табачный паек нам отдавал. С тобой, Долина, вот так же будет, увидишь — пуля, она ведь и сержантов не обходит.
