Их имена: Хильд — "битва", Херфьётур — "путы войска", Хлёкк — "шум битвы", Христ — "потрясающая", Мист — "туманная", Труд — "сила". Несколько имен скандинавистам понять и перевести не удалось до сих пор: Скёгуль, Гёль, Скеггьёльд, Гейрелуль (Гейрахёд), Радгрид и Рангрид, Регинлейв.
Лидии соответствуют имена: Христ, Труд, Мист. Больше всего идет ей первое имя. Я назвал ей эти имя в переводе на русский. Думаю, серебряная фигурка валькирии с острова Эланд в Швеции, хранящаяся в музее Стокгольма, дает представление о цвете того жакета, который напомнил мне о всех двенадцати или тринадцати девах (с Лидией — четырнадцати).
Но в музейных запасниках Ашхабада и Москвы я нашел крылатых дев, изображенных на монетах и печатях Парфии. Они женственнее, красивее, их крылья похожи на крылья ангелов.
…В ней самой были странности. Моей проницательности не хватало, чтобы понять ее сразу. Даже если бы я тогда же, в первые дни знакомства на юге, разгадал её, то не смог бы освободиться от чар. Она себе самой казалась живой статуей из мрамора. Но ни капли кокетства. Отстраненно наблюдая за мной в первый день нашего знакомства, она вовсе не думала отстраняться от известных всем нам знаков внимания к чарующе красивым женщинам. Казалось, что этих знаков мало и мне и ей. Мы оказались на дальней галечной полосе, где иногда появлялись первые робкие нудисты. Как только она узнала об этом — от меня же, то немедленно предложила последовать их примеру. Помню мою нерешительность, которую я скрывал от нее. Она была первой нудисткой, которую я видел рядом. Ее бюст, вся она казалась вдвое больше, чем в платье. Широкие плечи, широкие бедра, округлые глыбы голубоватого мрамора, чуть выше середины — треугольный кусок сверкающей смальты. Это тоже взгляд со стороны, не более того. Но что случилось потом! Поздним вечером я не мог отделаться от воспоминаний!..
Ее бюст занимал половину ширины гостиничного номера: и когда я понял, что это почти так без всяких прикрас, то последовала пауза, я замер на целую минуту, а спокойное выражение ее лица не изменилось, она даже подняла грудь, как бы не понимая меня. Ну и оказалось, что она готова к покровительству, откровенности, пониманию того, что моя застенчивость закономерна. Не вообще, а тогда, когда ее антрацитово-блестящий бюстгальтер упал мне на плечи, съехал на руки, и я почему-то неумело, машинально складывал его, а она с легкой улыбкой заметила:
— Только мнешь, уже поздно проявлять заботу по этой части. И это не складывается.
