- Сэ а, тэ рэ... сра... сра... срак...
- Абстракционизм. А говоришь - все выучил... Цыть всем! Молитвы знаешь?
- Какие?
- Ну, какие... Что батя каждый день читает...
- Знаю. - Филипок полез было нерешительно рукой к поротой-перепоротой заднице, почесать, остановился: велят, значит читай...
- Э, нет, хватит! - засмеялся учитель и опять подался волосатой грудью к столу - за штофом. - Я тебя про настоящие молитвы спрашивал, поповские, а не те, что твой батя пьяный в избе творит. На первый раз прощу баловство, потом не жалуйся. Х-хо!.. У-у... Софи! Квасу!
В классную комнату вплыла тетка в кокошнике, в сарафане рытого бархата, красные каблуки без малого по пяти вершков, - дородная, румяная, в руках золотой поднос, а на подносе простой деревянный ковш с квасом.
- Откушай, батюшка, на доброе здоровье! Нонче к твоему сиятельству делегация из Москвы просилась неурочно, так я им завернула оглобли, однако же визитки приняла, как велено, а у кажной правый уголок зогнут.
- Правильно. Ух, ядрен квасок. Ах, свежесть в нем мужицкая, прелестная! Учитель встал, вдруг ожег синим взглядом из под косматых бровей голые руки, плечи той, кого он назвал Софи, тем же взглядом обежал, ощупал дальше - спелую грудь, пышные бока, чуть перезревшие, но все еще тугие ягодицы за просторным сарафаном... Потянулся - суставы сладко затрещали под мужицкой шелковой рубашкой.
- Кха... Пойдем-ка в комнаты, да посмотрим, что ты там напереписывала за вчерашний день... - Потом вспомнил и оборотился на покрасневшего Филипка, зрачки в зрачки.
- Прыток отрок, да смотрю - падок на скоромное. Берем тебя в нашу артель, учиться. Но если когда за нерадение шкуру с задницы спущу, али указку о спину изломаю, али за уши - да Москву смотреть позову, али еще каким насилием попотчую - не обессудь, непротивлению злу учиться пришел. Вырастешь, вьюнош, воспитаешься, выучишься на крепкого кулака, а то и на мироеда - сам спасибо скажешь, в ножки поклонишься!
Учитель взболтал на слух непрозрачный штоф, налил остатнюю чарку, поставил на стол, постучал обгрызенным ногтем по хрустальному боку:
- На!
Филипок пошире уперся лаптями в крашеные половицы, поискал глазами образ, широко, по-мужицки перекрестился троеперстно, глубоко вдавливая щепоть в лоб, плечи и пупок, принял в правую руку чарку, взвесил и не спеша, но единым духом, как учил отец, выцедил ее до дна. Зайчатину, понимая вегетарианские приличия, кусать не стал, только занюхал ею. Огонь привычно потек, побежал по жилам, аж искры полетели в повеселевшее сердце - с самого крещения не разговлялся так-то вкусно...
