Во дворе под окном простужено каркал рассвет. Русская печь в избе притомилась за ночь вырабатывать тепло, а теперь скрипела, ерзала, сама пытаясь согреться о неровную бабкину спину. Коротко хохотнул самовар и с облегченным вздохом помочился в две цветные фаянсовые кружки: которая матери - поменьше, а другая, отцовская, побольше. Темное неулыбчивое утро раздраженно потопталось в сырых сенях, отрыгивая в горницу кисловатые с мороза овинные запахи, и вывалилось вон, прихватив с собою обоих родителей маленького мальчика, по имени Филипок, почему-то решившего в их отсутствие, что учиться в школе - гораздо современнее, чем играть с тараканами в казаков-разбойников на куцых просторах избы.
- Ты куда? - спохватилась с вопросом печка из под спящей бабушки, узрев, как Филипок примеряет изможденный молью и временем праотцовский треух. Половицы неумытого дерева дрябло хихикали в полутьме, им очень хотелось разбудить бабку, но они боялись.
- Тихо, ты, пережиток. - Филипок погрозил фиолетовым кулачком, и печь примолкла. Шапка была не шапка, а примета старины, которую уже и не продать, и не отдать, но можно еще носить.
- Гримасы мещанства и закона остаточной стоимости, - укорил шапку Филипок, наскоро потрепал печь по светло-серым, давно не беленым ягодицам, и, уже не обращая внимания ни на известковую скорлупу, вместе с остатками печного тепла прилипшую к пальцам, ни на постный бабушкин храп - выскочил из избы, где в тихих судорогах будней отхаркивалась от ночного инея дорога.
Валенки, весело похрюкивая, перемалывали пространство, ночь шаг за шагом бледнела и отступала под напором утра, пытаясь спрятаться за сараями на краю села, притвориться ни к чему не причастной тенью, но - тщетно: явился день в узком розовом кушаке, пасмурный, резкий, похожий на похмельного деда Мороза без Снегурочки, и тьма не выдержала, вспрыгнула на кривую метлу поземки, унося растрепанный ветрами хвост к западным границам Европы.
Школа стояла возле церкви, а церковь в селе одна, так что дорогу Филипок знал.
- Уберечь бы щёки, - вслух размышлял Филипок, - и нос, чтобы ветром не отломило... Поскольку без полноценно вылепленного носа - ни судьбы, ни поприща - сплошные трудности в духе лё майор ковалёфф!
Ветер тем временем утомился терзать юного Невтона художественным свистом и затеял отрывисто и назойливо лаять, сперва по очереди, в каждое ухо, потом единым воем, словно хор веселых нищих возле заветного кабака... Филипок запнулся обо что-то, лежа на снегу - осознал уже, что это не ветер, а две гневно хохочущие собаки.
