— Восемьсот первый работу закончил! — нажав кнопку передатчика, сказал Саня.
— На точку, восемьсот первый! — бесстрастно приказал Руководитель полетов.
— Понял, я — восемьсот первый. Беру КУР[1] ноль.
Рыжая земля понеслась под фюзеляж, но теперь глобус крутился в обратном направлении. Покрасневшие от напряжения глаза считывали с лика планеты и с циферблатов приборов нужную информацию, но все чаще, отрываясь от приборной доски, Саня поглядывал влево — туда, где должна была появиться белая взлетно-посадочная полоса, рассекающая зеленый хвойный лес пополам.
Он увидел полосу раньше, чем дернулась, поворачивая на сто восемьдесят градусов, стрелка радиокомпаса.
— Восемьсот первый на третьем, — доложил Саня через несколько секунд. — Шасси выпустил! — И покрутил головой влево и вправо, проверяя выход механических указателей.
За бортом завыло, загудело; двигатель, недавно работавший на высоких, пронзительных нотах, низко, басовито рокотал, крохотные стреловидные треугольники, распрямившись, вышли из пузатого фюзеляжа, превратившись в сильные, могучие крылья. Скорость упала. После молниеносного броска на полигон, где каждое мгновение полета требовало неослабного напряжения и внимания, Сане казалось, будто самолет ползет немногим быстрее черепахи.
— Восемьсот первый, — раздался в наушниках голос Руководителя полетов, когда Саня зарулил на стоянку, — зайдите на СКП!
— Понял, я — восемьсот первый, на Стартовый Командный Пункт!
— И побыстрее!
— Есть побыстрее!
Саня остановил двигатель, выключил энергосистему, перекрыл кран подачи топлива и, проделав все необходимые манипуляции с тумблерами и кнопками, выбрался из кабины. Земля казалась твердой как камень, а ноги мягкими и ватными. Три «К», вытянувшись по стойке «смирно», ждал замечаний.
— Все о'кей, — Саня показал большой палец. — Эроплан рычал, как зверь. Замечаний нет.
— Вас Командир ждет. — Механик сделал страшные глаза. — И майор Громов прибегал. Говорит: «Передай, пусть не лезет в бутылку. Бог не выдаст, свинья не съест!»
— Ладно, спасибо.
Шагая вдоль стоянки, Саня представил, как несется к его технику на всех парах неуклюжий майор Громов, как отдувается, — и ему стало смешно. Ясно, словно знал с детства, он вдруг понял, что в этом опытном, солидном, многое пережившем и повидавшем летчике годы не вытравили мальчишку. Мальчишка, живущий в майоре Никодиме Громове, поднимал грузное тело в тесную кабину самолета, мальчишка рукой майора Громова демонстрировал Командующему сложный пилотаж на малой высоте, мальчишка с первого захода поражал любые цели. Мальчишка прибежал предупредить своего брата авиатора, что над ним собираются тучи. И когда Саня все это понял, авторитет майора Громова, его непревзойденное мастерство перестали иметь для него то особое значение, какое имели прежде. Он вдруг увидел Громова-человека. И старый медведь стал ему по-человечески очень дорог и люб.
