…Лед стелется под ногами, насколько хватает глаз, он уже подчернен дыханием весны, но все еще переливается под солнцем мириадами вспышек. Николай идет впереди, длинным шестом подталкивая перед собой сани. На нем белый халат, кожаные ичиги, подхваченные подошвой из конского волоса: они не скользят на льду и не вбирают в себя воду. Наши наколенники и рукавицы тоже сплетены из конского волоса. Когда мы собирались на охоту, во всем улусе не нашлось ни одного лишнего маскировочного халата, и я облачился в балахон, сшитый из простынь и наволочек женой Николая, рассчитанный, похоже, на игрока баскетбольной команды. Путаясь в полах этой маскировочной хламиды, я с завистью и восхищением смотрел на Николая. На нем все подобрано, все подогнано, и карабин словно влит в плечо. Порой его приземистая фигура неуловимо растворяется в ледовой белизне моря.
— Ну как, не устал еще? — оборачиваясь на ходу, спрашивает Николай. Он снял защитные очки и, поглядывая на меня, добродушно улыбается. — Если устал, то и покурить можно, ходить еще далеко будем…
Мы присаживаемся на санях.
— Скоро дальше пойдем, — говорит Николай. — Тепло сейчас, нерпа на лед идет греться, и тогда на льду ее далеко видать будет…
Николай дымит трубкой, и его прищуренные веки, словно отяжеленные дремой, медленно закрываются. За короткое знакомство с ним я заметил, что в такие минуты для него не существует окружающего мира, ничего, кроме своих мыслей. Рядом хоть из пушки пали, он и ухом не поведет. Сидит себе, чуть покачивая головой. И если в такие минуты Николай принимал какое-нибудь решение, то вряд ли что-нибудь смогло бы противостоять его молчаливому упорству. Николай ничего не делает сгоряча. Дома после ужина, тепло ли, холодно ли на дворе, выйдет он на крылечко и пыхтит трубкой, окликая редких прохожих или отчитывая собак за драки и многодневные отлучки. И прежде чем уйти в дом, обязательно окинет взглядом холмистую равнину степи, исхоженную и изъезженную вдоль и поперек.
…Лед. Лед. И снова шагаем мы к восточному берегу. Ноги у меня уже порядком отяжелели, но все же стараюсь не отставать от Николая и идти за ним шаг в шаг. Так вроде легче, и усталость не замечается, словно привязываешь себя на буксир. На льду удивительно скрадывается расстояние. Идешь, идешь и как ни обернешься, все тебе кажется, что твой берег так и надвигается за тобой, а противоположный отходит. И я не уловил той минуты, когда Хамар-Дабанский хребет наконец-то стал приближаться. Мы вышли к изломанной, низкой гряде торосов. Слева таяла в синей дымке южная оконечность острова Ольхон. Николай долго водил биноклем и потом передал его мне, указав на еле заметное невооруженным глазом черное пятно в стороне от торосов. Нерпы!..
