— Точно! — Синица хлопнул по лбу.
Соль!
Недостающий элемент мозаики встал на место.
— Ага! — воскликнула Вера Алексеевна. — Теперь-то ты понимаешь?
— Понимаю.
— Ну, ничего, — председательша потерла руки, — ничего. К завтрашнему утру прибудет рота внутренних войск. Следователи нагрянут из чистки. Эти-то живо разберут, что к чему. Кто зачинщики и откуда ветер дует…
Синица сглотнул. Эти разберут. Эти всех, включая чертей тех плоских, возьмут за задницу. И не то чтобы богатый опыт у них, а все больше разнообразие методов… Вера Алексеевна еще говорила что-то, но он не слушал.
— Мне пора.
— Как знаешь…
Синица остановился на секунду в дверях, кивнул на стену, на портрет в золоченой раме, что висел несколько неровно.
— У вас товарищ Илларион покосился… Видно, пошел процесс…
Завтра!..
Завтра будет уже поздно. Не нужно иметь во лбу семь пядей, чтобы сопоставить начало народных волнений с приемом вовнутрь неизвестного науке вещества. К тому же, что-то Синице подсказывало, что не первый он там, на заимке. Стояла уже там мельница когда-то… Найдут… Поднимут архивы, лагерным его сокамерникам вывернут ногти, с собаками, с самолетами — найдут. И сотрут в пыль. Потому что для них это не просто угроза, это конец, небытие.
— Извини, подруга, — Синица сбросил на землю кладь, взобрался на лошадь верхом. — Н-но, пошла!..
Кобылка покосилась ошалело, порысила тяжело, нехотя. Надо успеть.
Синица нагонял, как мог, не обращая внимания на рвущие одежду ветки, на тяжелое дыхание лошади. Пока та, выдохнувшись вконец, не рухнула на бегу. Подергалась и затихла, закатив глаза. Отмучилась Гнедка, отправилась в свой лошадиный рай. Синица погладил мокрую от пота шею, одновременно прощаясь и прося прощения, и дальше двинул уже один.
Нет, Вера Алексеевна! Кривить вы изволите! Не вера соль земли!
Способность сомневаться, искать, критически мыслить! Способность, которая делает человека человеком.
Сколько там было блестяшек-то этих в помоле? Слезы! Ничтожная концентрация. А вишь ты, хватило. Полторы тысячи народа вздрогнуло…
Выходит, не избежать смуты? Революций, войн?… Перед глазами встали недавние трупы, пожарища. Синица убеждал себя, что нет. Более половины поселка — уголовники, рецидивисты. Отнять и разрушить у них в крови. Так они понимают свою правду.
Человек не хочет думать, не больно-то рвется. Что будет, если заставить его думать? Принудить!.. Встанут солдаты из окопов, с той стороны и с этой, оружие побросают и скажут: хватит! Дети рассмеются в лицо наставникам, что вколачивают догматы: вранье! И каждый живущий… Нет… каждый живой поймет… Поймет, что счастье не в сладкой жиже, что льют в головы!..
