Великолепная Ориноко | страница 2
Цветные линии делили округ Ориноко на три провинции: Баринас, Гвиана, Апуре. На карте четко вырисовывались все особенности рельефа и многочисленные разветвления больших и малых рек. Хорошо была видна морская граница от провинции Маракайбо, со столицей того же имени, до разветвленного устья Ориноко, отделяющего Венесуэлу от Британской Гвианы.
Эта карта подтверждала правоту господина Мигеля, а не его коллег. Река описывала свой элегантный полукруг именно на территории Венесуэлы; и на первом изгибе, где Апуре вливает в нее свои воды, и на втором, где в нее впадают берущие свои истоки в Андах Гуавьяре и Атабапо, она носила великолепное имя Ориноко.
Что же заставляло господина Баринаса и господина Фелипе столь упорно искать ее истоки в горах Колумбии? А не в Серра-Париме[12], рядом с Рораймой[13], возвышающейся на 2300 метров, словно гигантский пограничный столб между выступами трех южноамериканских государств — Венесуэлы, Бразилии и Британской Гвианы.
Справедливости ради следует сказать, что наши географы были не одиноки в своих сомнениях. Несмотря на утверждения отважных исследователей, добравшихся почти до самых истоков Ориноко, Диаса де ла Фуэнте в 1760 году, Бобадильи в 1764-м, Роберта Шомбурга в 1840-м. Несмотря на экспедицию храброго французского путешественника Шaфанжона[14], водрузившего французский флаг на склонах Паримы, сочащейся водами нарождающейся Ориноко, — да! Несмотря на столь многочисленные и убедительные свидетельства, вопрос все еще оставался спорным для иных недоверчивых умов, столь же ненасытных в своей жажде доказательств, как и их учитель Святой Фома[15].
Однако было бы большим преувеличением утверждать, что в году 1893-м, к которому относятся описываемые события, этот вопрос серьезно волновал жителей страны. Другое дело — два года назад, когда Испания, взяв на себя роль арбитра[16], установила окончательно границы между Колумбией и Венесуэлой, пограничные проблемы тогда еще могли бы их заинтересовать. Весьма вероятно, что вопрос о границе с Бразилией также не оставил бы их равнодушными. Но из 2 250 000 жителей, среди которых было 325 000 индейцев, «прирученных» или свободно живущих в лесах и саваннах