Известный доносчик Трион сам начал дело. Он лично изложил информацию против Пизона перед консулами. Против этого Вителлий и его друзья высказали свои возражения, как в наше время делают депутаты, чтобы задержать прохождение закона в парламенте. Тогда Трион сменил тактику и обвинил Пизона в его прежних ошибках, требуя разбирательства в имперском суде. Пизон согласился на это разбирательство, и, если бы оно состоялось, все дело против Пизона было бы перенесено в имперский суд. Тиберий между тем решил, что имперского суда недостаточно, поскольку практически он сам обвиняется вместе с Пизоном, и перенес дело на суд сената.
Теперь Пизону требовался защитник в должности сенатора. Поиски такого защитника наглядно демонстрируют раскол в старой партии. Среди пяти сенаторов, которые отказались его защищать, были Азиний Галл и Луций Аррунций, с которыми мы уже встречались. Однако не все сенаторы принадлежали к партии олигархов. Наконец, Маний Лепид, Луций Пизон и Ливиней Регул, сторонники империи, взялись его защищать.
Тиберий, не ставший слушать дело в имперском суде, воспользовался своим правом председательствовать в сенате. Его речь на открытии заседания, которую полностью приводит Тацит, была образцом беспристрастности и законности, дающих представление о римском праве. «Ни один британский судья, — говорит профессор Рамсей, — не мог бы выступить перед жюри с большей четкостью и непредвзятостью». Трион открыл прения по обвинению, однако его речь была не очень важной. Настоящие события развернулись, когда поднялся Вителлий и стал говорить от имени друзей Агриппины.
Они не настаивали на обвинении в отравлении. Пизон обвиняется в том, что ослабил воинскую дисциплину, сквозь пальцы смотрел на незаконные действия, проводившиеся против союзников Рима, а также в несправедливостях в отношении невинных людей. Он, наконец, использовал военную силу против офицера, представлявшего государство.
Обвинение в отравлении Германика развалилось. Дело было столь неясно, что в данный момент на него нельзя было пролить свет путем официального расследования. Поступили заявления, что в доме Германика были найдены кости мертвого человека, а также свинцовые таблички с проклятиями, что вряд ли могло служить доказательством отравления Германика; что тело усопшего несло явные следы яда, однако здесь свидетельства расходились; о том, что Пизон послал своего человека наблюдать за ходом болезни Германика, но это могло быть лишь выражением его почтения. Говорилось также, что во время обеда Пизона видели подмешивающим яд в пищу Германика, однако никакого доказательства тому привести не смогли.
