Результатом воспринятого А.Ф. Лосевым паламизма явилась его «Философия имени». В имени философ увидел ядро личностного, творческого символизма, поднимающего над текучей, темной, разорванной жизнью, преображающего ее. Имя не есть пустой звук, пусть даже и выражающий отвлеченный смысл. Имя есть сама просветленная жизнь, орудие и опора человеческого действия. Без имени, взятого во всей его бытийной углубленности, нет и не может быть личности, но «только тьма и безумие, и копошатся в этой тьме только такие же темные и безумные, глухонемые чудовища». Имя пронизывает собой всю жизнь христианина: молитва невозможна без имяславия; икона есть не что иное, как созерцаемое имя. Но усвоение энергий, переполняющих имя, не есть пассивное претерпевание, а залог нашего собственного действия. Усвоенная человеком энергия – это уже его энергия. Неудивительно поэтому, что «Философия имени» кончается главой «Имя и знание», где под знанием понимается все разнообразие творческих, конструктивных сторон человеческого отношения к Сущему. И в центре собственно творчества находится София. София всегда появляется там, где человек начинает активно относиться к Абсолюту [164].
Совершив этот далеко не полный экскурс по традиции паламизма и неопаламизма, в заключение отметим, что в выработанные в этой традиции методы трансценденции и экстаза прямо и опосредованно оказали глубокое влияние на современную трансперсональную традицию.
Богоискательство в народе объясняется самыми разнообразными влияниями, и русское сектантство в этом отношении не является исключением. Секты начали появляться в России еще в XVII веке. Их живительный рост, особенно в XIX веке, их постоянные разделения, возрождение старинных религиозных учений свидетельствуют об исключительной религиозной активности народной души. Почему сектанты искали ответа на свои религиозные вопросы вне Православной церкви?
Человеческий дух мятежен и беспокоен, и это угрожает вере. В русском народе это беспокойство, возможно, было особенно сильным, даже в те периоды церковной истории, которые некоторые историки хотели бы представить как застой религиозной жизни. Наиболее тяжелым последствием духовной мятежности оказывается склонность сектантов к крайним выводам, обусловленная раскованностью религиозного мышления. Русская мысль вообще имеет тенденции к безмерному радикализму, который, в конечном счете, объясняется бескомпромиссным поиском абсолютной истины. О напряженности религиозной жизни народа в синодальный период свидетельствуют многочисленные паломничества. В XIX веке особенно участились поездки к старцам, наблюдается рост числа женских монастырей, и разгорались споры о «последних вопросах» во всех слоях общества и в печати, причем официальная политика Церкви часто подвергается острой критике даже со стороны православно верующих
