Жаловались, что были окружены и не смогли дать сигналов посадки. Самолет кружил, кружил — ушел.
— Теперь, может быть, нас считают убитыми. Но у нас радисты есть. Постараемся установить связь.
На вопрос, куда идут, большинство отвечало коротко:
— На Запад.
Другие подробнее:
— Нам бы только пробиться в Черный лес. Там наших много. Нас там ожидают.
* * *
Были недолго. Двинулись к Дубине — на запад. Сзади конницы шли две подводы с ранеными да одна тачанка.
Некоторые говорили, что весь их обоз остался в Галочьем. О количестве их, естественно, рассказывали разное. От тысячи до сорока двух тысяч.
В селе, в центральном колхозе, взяли сорок восемь коней. О них печалился голова:
— Самых лучших! Я их никуда на работу не пускал. Для весны кормил.
Оставили восемнадцать своих. Забрали сто новых постромок, много мешков из коморы.
Посрывали плакаты. Вот примерно все. Но моральный эффект огромный. Все взволновались.
В тот же день всадники примерно около полудня появились в Колодистом лесу. Забрали там коней. Взяли лесников и лесничего как проводников: «Вы отвечаете за наше продвижение до Погореловского леса. Ведите глухими дорогами». Их видела Марусина сестра, когда везла дрова.
После по селу болтали:
— Столько их ехало, что Ганна говорила-говорила «здравствуйте», язык заболел.
Волнение скоро охватило Колодистое. С утра приказывали сводить коров. Когда возле полудня привели к управе, староста выскочил:
— Куда вы? Куда? Назад ведите.
К молотилке явился с вилами полицай Плеховский. Впервые его видели работающим. Люди, не стесняясь, сыпали хлеб в мешки — сколько могли довезти, тащили домой. Приехало к машине два всадника. Спрашивали, нет ли барона.
Трое поехало к заводу. Полицай мгновенно на коня — марш в Рыжевку.
Еще во вторник изредка были слышны пулеметы. Потом и их не стало. Дул все время норд-ост. Старая сокрушалась:
— Бидни, бидни. Такий холод, а воны в лесах. И горячего не зъишь. Одного убьють, другого убьють, третий сам заслабие. Так и разгубляться...
