— Банзай, — сказал я. — Это — Настя. Настя, это — Банзай.
На ужин была жареная картошка. Картошку Настя жарила быстро. Как многие люди, ленивые от природы, она вообще все делала быстро и хорошо, чтоб уже не переделывать.
— Мужчины, — произнесла Настя за ужином, — я давно уже смотрю на этот стол, и я уже не могла видеть, как он хромает. Но мне было любопытно, кто из вас, извините, почешется.
— Он, — сказали мы, одновременно указав друг на друга. К тому времени газетная вырезка о партизанах привела злополучный стол в относительно устойчивое состояние.
Тут с порывом ветра, да и сам точно ветер, в избу ворвался расхристанный Тимоха Ребров.
— Обложили мы его, полковник! — заорал он весело с порога. — Здорово, Настена!
— Кого обложили? — хладнокровно спросил Обрубков. — И чем обложили? Матом, что ль?
— Вепря, говорю, обложили, трупоеда! — Шапка Тимохи, смятая в кулаке, указала куда-то под ноги. — На кладбище! Айда брать! Петрович велел, чтоб с тобой!
Сборы были недолги. Вооружившись, мы последовали в ночь за Тимофеем.
У порога Настя придержала меня и перекрестила двумя тонкими перстами.
— С Богом, — сказала она, потянув из угла свою «вертикалку». — Бей в последний глаз.
— Ударю. — Я пылко облобызал смертоносное железо и повесил его на плечо. — Ты, главное, детей береги.
— Это все? — спросила Анастасия Андреевна.
После чего была расцелована даже исступленнее, нежели ее католическое орудие мести. В ту минуту я чувствовал себя ополченцем, уходящим на защиту родного очага. Меня переполняла решимость уничтожить гада-оборотня. Я готов был спустить с него три шкуры, а коли повезет, то и все четыре. Так, чтобы хватило не на бубен, а на целую ударную установку.
На улице бушевала метель. Съехав по перилам с крыльца, я ничком рухнул в сугроб.
— Хасана выпусти! — крикнул мне Гаврила Степанович, отгребая валенком снег от калитки.
— Полковник! — разорялся Тимоха, оседлав забор. — Похерь! Заклинило! Давай за мной верхами!
Ввалившись в темное нутро сарая и совершив по инерции еще два-три прыжка, я налетел на поленницу. Сверху на меня обрушилась отборная эсэсовская дивизия «Мертвая голова». Беременные бабочки в черных мундирах и с черепами на животах облепили меня, как театральную тумбу. Пуще других свирепствовал капитан Битнер.
— Вздернуть его на рее! — шелестел капитан, потирая мохнатые лапки. — Дайте ему в рыло покрепче! Ахтунг! Стрелять по моей команде!
Бабочки дали залп, и команда Битнера, состоявшая сплошь из жуков-солдатиков, кинулась врассыпную.
