Подошел к стенам каземата Томас, замедлил шаги. И услышал звон цепей, напряг слух, и определил, что это, должно быть, не обычный лязг кандалов на ногах при ходьбе и движении, нет, это были размеренные, дружные, яростные удары железа — это был ропот!
Ему ли, кузнецу, не знать язык железа, не разбираться, что к чему?! Он-то знал, когда и как звучит железо.
И сказал себе тогда Томас: "Что-то произошло! Неспроста этот шум! Или узников — должно быть, многих, решили куда-то сослать, или… с Хаджар стряслась беда какая, и потому взъярились-взволновались узники-товарищи?"
Конечно же, не так здесь гремело, звенело железо, не так как в кузне и в звоне-громе его слышался клич: "Восстань! Круши!" И душа Томаса огнем занялась, и кровь взыграла, почище, чем у горна раскаленного…
С горной гряды Салварты, со стороны айлагов Уч-тепе дул зябкий горный ветер. И люди сновали вокруг в теплой одежде — кто в плотной чохе, кто в пальто, кто в тулупе…
И тут, как предания говорят, произошла удивительная встреча.
Чувствуя на себе взгляды бдительной охраны, — офицер из казаков, уже заметивший, как Томас замедлил шаг, подходил к нему, — кузнец остановился, перекрестился и простодушно выпалил: "Здрасте!" Офицер — это был, конечно, Кудейкин — смерил его подозрительным взглядом. Потом, на мгновение, взгляд его стал бесстрастно-спокойным. "Какой же, право, гачаг из этого пентюха… Устал я. Везде мерещится всякая чертовщина… Впрочем, надо смотреть в оба…" Офицер, все еще не сводя с него цепкого взгляда, ощупывая глазами папаху, архалук, чарыхи, ноги, обмотанные тряпьем, выждал время, последовал за кузнецом на расстоянии… Пройдя через весь город, он увидел, как простолюдин завернул в кузницу. Офицер прислушался: пришелец громко заговорил с хозяином о железе, угле и прочих обыденных делах.
Офицер полагал, что Томас не заметил за собой слежки. Но кузнец, в народе говорят, смекнул с первого же взгляда, что это, вероятно, тот самый есаул, о котором ему говорил Аллахверди, — тенью волочился за ним! Как бы то ни было, надо замести следы, от греха подальше. Оплошаешь чуть, и тебя, глядишь, этот лиходей попутает, чего доброго нагрянет в село, обыск устроит в доме, Аллахверди застанут врасплох. И аманат, не дай бог, обнаружат. Тогда — пиши пропало. На допрос поведут, на слове поймают, и — какой- никакой, а сообщник, дело пришьют, в Сибирь упекут, хватит, мол, у горна, теперь на морозе погрейся…
Кузнец-то знал, чем грозит малейшая связь с повстанцами, чем это пахнет. Тут никаких послаблений не жди. Подсобил Наби — стало быть, и ты против императора, против господ всяких и их воинства пошел, тогда — крышка тебе и семье твоей.
