— Да, обратил. Чистая душа эта Рухсара. Наши больные очень любят ее.
— Настоящий ангел.
— Однако и ее, бедняжку, хотят опорочить. Как вам это нравится, доктор?
— Вот как?!
— Да.
Доктор Везирзаде нахмурился, покачал головой:
— Неприятная история. Впрочем, на этом свете все случается. Мало ли скверных, завистливых людей?
— Вот именно, вот именно, — подтвердил Али-Иса. — Некоторые стремятся запятнать ее, даже меня заставили подписать какую-то бумагу, подписи собирали. Я раскаиваюсь, что сделал это.
— Безобразие! — возмутился доктор. — Это не по-мужски! Как ты мог, Али-Иса? Неужели твоя совесть не протестовала? Или ты не мужчина?
— Выходит так…
— Скверно. Зачем тогда ты носишь усы? Сбрей их, не позорь нас, мужскую половину рода человеческого.
— Меня вынудили. Ведь у меня на лбу эта проклятая печать — бывший кулак. Я боюсь за свою судьбу. Вы не знаете наших людей, доктор. Вам тоже могут пришлепнуть на лоб печать, которую потом ни за что не оттереть.
— Кому?.. Мне?
— Да, вам. Да и не только вам, здесь самого аллаха способны опозорить и оклеветать.
— Еще не родился такой человек, который мог бы меня опозорить! — сердито сказал доктор. — Я никогда ни от кого не скрывал и не скрываю своего прошлого. И ваш секретарь райкома тоже все знает обо мне. Но что ты имел в виду, сказав про печать, которой может украситься мой лоб?
— А вы не рассердитесь на меня, доктор, если я вам расскажу все?
— Нет, говори, Али-Иса.
— Помните, в один из первых дней вашего приезда Афруз-баджи, жена райкомовского работника Мадата, пришла показать вам своих ребятишек?
— Помню, ну и что?
— Афруз-баджи очень хотела, чтобы вы посмотрели ее дочурку Гюлюш, которая обожглась кипятком…
— Так, дальше.
— Вы, осмотрев руки и ноги девочки, похвалили нашу Рухсару, нашу Сачлы, которая лечила Гюлюш.
— Да, похвалил. Она заслужила эту похвалу, так как на теле девочки не осталось шрамов от ожогов.
— Я как раз об этом и толкую… — Али-Иса умолк. Чувствовалось, он не решается говорить все до конца. Нагнувшись к клумбе, сорвал розу, протянул доктору, затем взял его под руку, и они пошли медленно в сторону больницы. Али-Иса снова заговорил: — Так вот, доктор, вы похвалили Рухсару, а потом поцеловали ее в лоб.
— Да, поцеловал. Но что в этом особенного? Она — моя студентка, можно сказать, моя дочь… — На глазах старика заблестели слезы. — Жизнь прожита, но я все-таки видел плоды своих трудов. Их не так уж много, однако они есть. Рухсара — моя ученица…
