Нет, это было лишь воспоминание о том, чего еще не было.
О, океан жидкого воздуха, никогда мне не понять всего, что он нашептывает! Он говорит так много, в его речи столько недомолвок, намеков, загадок. Но он не ждет от меня слов, это я, я вырываю у него слова и вместе со словами краду его силы.
А его слова родились много веков назад. Между катящимися горами зияли провалы десятиметровой глубины. Берегов не было видно, и даже скалы вздымались над водой так, что казалось: и они вот-вот обрушатся как волны. Вода все прибывала, а в воронках водоворотов жили города, которые она когда-нибудь непременно должна была поглотить. Она легко разбивала плотины, раскалывала на мелкие кусочки бронированные двери субмарин и заполняла целый мир быстрее, чем ванну. Да, море могло быть и таким, еще более ужасным, чем ужаснейшее из слов: ОПАСНОСТЬ.
И все же надо было спуститься на дно. Забыть о небе и погружаться все глубже, как бы ни давила вода на ноздри и барабанные перепонки. Тяжелое море, море из расплавленного металла, непроницаемое для света. Стена, сплошная стена, крепостной вал, загородивший дорогу к будущему.
И все живое уходило в море. По ручьям, рекам, водопадам, сточным трубам стремились к нему загрязненные воды. А воздух легким ветерком скользил над ним, невесомый, летучий, подхватывая клочья смертоносного тумана, и вулканы выплескивали потоки лавы. И все это происходило в молчании. Взгляд ни о чем не вопрошал, глаза никого не сверлили. Взгляд был всюду в воде, непроницаемый, он был обращен внутрь себя, и можно было плыть сквозь влагу глаз.
Взгляд и море, две тени, неотделимые друг от друга. Они не разрушали друг друга. Мысль тоже была легкой и текучей, и можно было бесконечно опускаться, плавно падать все ниже, ниже, к центру воды. А море ждало, оно всегда только ждало.
Глаза плавали в море, словно два моллюска. Глаза то и [27] дело рождались в воде и вновь исчезали, оставляя на поверхности лишь маленькие водовороты. Так они и плавали среди пены, крошечные рачки-кораблики, покачивающиеся на одном месте. Но не смотрели, нет — они тоже порождали
иоду.
Порой вода раскрывалась. Раздвигались ее оболочки, и можно было увидеть — но лишь на мгновение, так, что даже непонятно было, явь это или видение, — черные бездны. Да, иод ее затвердевшей оболочкой скрывались колодцы, пропасти, скважины, головокружительные глубины. И надо было спускаться в эти бездны, словно путешествуя по ту сторону времени, и искать другое солнце, то, что притаилось в своей пещере и глядит своими узкими глазами, раскинув во все стороны десять лучей-щупалец. Но наверху трещины быстро затягивались, закрывались с легким хлопком, и вновь воцарялась тьма. Света не было. Все происходило в кромешной черноте, лишь изредка мигали там и сям зеленые звездочки буйков.
