Сейчас будто кто наотмашь ударил не только ее, но и дозревающего в ней малыша. Писать кляузу на шефа, да к тому же признаваться в этом, хотя бы и в темноте, — это уж слишком. Стараясь не взорваться, будто Селюков для нее совершенно посторонний и не его ребенок бился у нее под сердцем, она сказала:
— Ваше так называемое донкихотство, Антон Дмитриевич, сидит у всех в печенке. В конце концов это не только не умно, а, если хотите, подло и ненормально.
— Почему же? — невозмутимо отозвался Селюков. — Я ведь не анонимку написал, а письмо за своей подписью.
— И что же вы написали? — спросил Лобанов.
— Изложил состояние рабочего микроклимата, рассказал, что у нас любят подсиживать друг друга, сплетничают, как на рынке, и вообще нет порядка. И еще вступился за Ирину Михайловну.
— За меня? — всколыхнулась Жураева. — По поводу чего?
— По поводу квартиры. Вам должны дать в первую очередь, но претендентов много, и вот увидите, придется жить с ребенком и матерью в одной комнате, то есть втроем.
— Надо же, гуманист какой, — оторопело усмехнулась Жураева.
— Ну и забрал бы женщину к себе, тем более, что будущий ребенок вроде бы как родной, а у самого две комнаты на двоих, — Лобанов не скрывал возмущения.
— Желательно не вмешиваться в наши личные отношения с Ириной Михайловной.
— Но вы-то позволяете себе соваться в дела, в которых не компетентны.
— Антон Дмитриевич, — не то простонала, не то вздохнула Ирина Михайловна, — спасибо за внимание и заботу, но кто просил вас об этом? Я на очереди стою, как только подойдет, получу. И с чего это вас волнует мое устройство? Как-нибудь разместимся. В тесноте, да не в обиде.
— Если вам нравится это положение, ради бога… Я хотел как лучше. И потом, зная вас, вашу безгласность…
— Так-так, — Лобанов забарабанил по стенке лифта. Каждой мышцей ощущая близкое присутствие Селюкова, как можно спокойнее сказал:
— Рано или поздно Ирина Михайловна квартиру получит, а вот вы свой авторитет вряд ли вернете.
— И возвращать ничего, я его не терял.
— Это вам так кажется.
— Надо было и про мою кочегарку написать, — сказал Петушков. И было неясно, в шутку это или всерьез.
— Из-за таких шляп, как вы с Ириной Михайловной, и садятся людям на головы. Но если вам это нравится, пожалуйста…
— У вас что, и впрямь нелады с психикой? — грубо спросил Лобанов, не в силах более терпеть эти разглагольствования.
— Уточните у Ирины Михайловны, — усмехнулся Селюков. — Правда, не знаю, зачем ей понадобился этот поклеп.
