Этого глупого окуня мы ругали на чем свет стоит, когда уже дома, в раковине на кухне, ему вздумалось прийти в себя и устроить бешеную пляску, так перепугавшую хозяйку. Все мы явились незамедлительно, едва заслышав хозяйкины крики.
Мы, рыбаки, с изумлением смотрели на ожившего окуня, бьющегося в куче мертвой рыбы, и говорили о том, как он два часа пролежал под лодочной скамейкой и затем, помещенный в грязный пакет на самое дно рюкзака, в течение часа несся домой. Хозяйка кричала, что тем не менее окунь не дает себя почистить и уже проткнул ей палец. Маленькая Валентина кричала еще громче: бедная рыбка, отдайте ее мне!
Мы, разбуженные по милости окуня, глядели невесело и думали о том, что этот окунь размером со среднее полено — вне сомнения, гордость нашего улова. К черту размеры — в десять утра не так-то просто заснуть, даже если вы только что из лодки и совсем не спали накануне.
Следующая сцена. Мы не спим — мы мечемся по двору, мы таскаем воду ведрами и наполняем ею единственную в доме ванну, в которой обычно моемся, а Валя кричит в окно: скорее, скорее! Окунь живет в ванне — сутки, вторые, третьи, пятые, чешуя его светлеет, полосы горят, он получает имя Денис в честь того, кто его поймал, ему таскают червей с огорода, а к концу недели дедушка объявляет, что насыпет окуню купорос, так как он, дедушка, хотел бы когда-нибудь помыться, что окунь загостился, словом — жарьте или несите обратно в реку.
Ведро с окунем тащу я, Валентина шагает рядом и говорит: «Прощай, Денисик», до реки неблизко, но мы не торопимся.
Тропинка из липовых листьев — нежный образ из латышского фольклора. Этой волшебной тропинкой идти легко и нестрашно — идя по ней, всегда попадешь к желанному и заветному. Об этом нам сказал Иоаким Вацетис, приведший в революцию латышей: первый начдив Латышской стрелковой, в восемнадцатом и девятнадцатом — командующий Восточным фронтом, главком Вооруженных Сил Республики.
