Хорошо хоть, что сам врет, но от меня не требует. Я у него, наверное, числюсь женщиной, которая на всякие сахаринные слова не способна. И отлично. Очень удобный имидж. Сухая улыбающаяся вобла. Правда, фигура лучше.
— Я понимаю, Гарик. Желаю тебе удачи в наступающем году. И здоровья.
— Спасибо, милая. Ты когда на работе?
— Завтра.
— Тридцать первого?! Под Новый год! Ох, и подлец Гаврилович! Я ему позвоню, отпрошу тебя!
— Нет, что ты, зачем? Что мне дома одной делать? А он за праздники две ставки платит.
Ну, положим, если б не смена, то не обязательно дома. И, слава Богу, не обязательно одной, но польстить человеку — вреда не будет. Тем более такому человеку.
— Не расстраивайся, милая. Мы с тобой встретимся третьего, ты не против?
Во гад, уже на следующий год график составил! А я тебе график поломаю.
— Нет, Гарик, посчитай. Не получится третьего. Или второго, или четвертого, после трех.
— Хорошо, договорились. Четвертого. Я около семи приеду…
К концу разговора мне удалось из себя выдавить ласковый тон, хотя внутри я по-прежнему кипела. Интересно, а Карина у него, выходит, на второе запланирована. А может, прямо на первое января. С другой стороны, после выпивки в кругу семьи тоже надо отдыхать… Значит, я четвертого с ним встречусь. Ну вот тогда и посмотрим, послушаем. Если женщина молчит, это ещё не значит, что она и не думает. Хорошо бы мужчинам выучить уже такую простую закономерность…
В нашей конторе за пару лет интенсивной работы сложилось навалом традиций. Например, Новый год встречаем все вместе. Какая уж там работа получается, это отдельная песня. Но на службу выходим и в перерывах между рюмками иногда даже сообщения передаем пьяным клиентам от пьяных же абонентов. Это уж как повезет. И готовимся к празднику всем дружным коллективом. Вот ещё и поэтому звонок Гарика моему шефу, Алексею Гавриловичу, ничего бы не дал.
* * *
В сумке остывала курица, в духовке доходил пирог. Я одевалась, но, честно говоря, думала совсем не о наступающем празднике, а об этой блондинке с фигурой, которая даже с тетки Настиного третьего этажа вызывает изумление.
Я только опасалась, что с Каринкой нелегко придется. У неё вечно глаза на мокром месте и все кругом виноваты. А сейчас, пожалуй, главной виновницей буду я, раз такую плохую весть принесла.
Но ничего, встретились, как родные. За ночь, видно, очухалась. А так что нам с ней, собственно, делить? И тяпнули, и отметили… Часам к трем ночи все желающие стали выползать на свежий, уже январский, воздух. Кроме дежурной смены, разумеется, которая должна была до двух часов дня держать оборону. Самое, кстати, лафовое время — с трех ночи до семи утра. Кто уже пьяный, тот спит, кто ещё не очень — добирает и потому никуда не звонит. Это ближе к полуночи здесь сумасшедший дом. А потом — тишина и покой.
