Софья Евгеньевна бежала им навстречу.
— Аа-а! — прокричала она по-птичьи, увидев ослабевшую дочь, — Ранили? Девочка моя!
Она бросилась ощупывать дочь, а та все успокаивала ее, прямо здесь на дороге, в пыли проезжающих машин, которых никогда никто раньше на улице не видел, ну, разве по выходным.
— Я не ранена, — твердила Ася, монотонно долдоня слова, — это страшная ошибка, просто ноги немного онемели, пока сидела.
— Я же говорила тебе, не сиди на траве, еще не прогрелось! — нервно кричала мать, поддерживая дочь, так они добрались до Каменских. Вслед за ними ворвался в дверь Марк Семенович.
— Война, девочки! Адольф Гитлер обрушился на Советский Союз, — я в больницу, — А вы при бомбежке все вниз, Софа, я прошу тебя, вниз!
— Куда? — не понимала Софья Евгеньевна, — в Подол?
— Не в Подол, Софа, в подпол! Не перепутай!
Вдруг что-то включилось в ней, она сконцентрировала внимание на дочери, потом посмотрела на Вику и быстро спросила мужа, будто бы он за все теперь отвечал:
— А дети, Марк?
Она думала сейчас о своем классе, о своих учениках и никак не могла взять в толк, что война — война наступила.
Ничего не изменилось в этом мире, только наступила война. Портовый поселок Ходжок стоял себе древесным грибом на склоне горы, только несколько домов разбомбило при первом налете. Люди не верили в правдоподобность наступления фашистов, в правдоподобность сборных пунктов и ополчения, но ведомые одним объединяющим чувством негодования, приходили в военкоматы и провожали мужей и отцов на фронт.
У военкомата толпились молодые и старые мужчины, люди в военной форме выкрикивали фамилии, махали рукой в сторону крыльца, отправляя новобранцев за военным обмундированием.
В поселке появилось много военных, по улице Радио теперь то и дело шли танки, зенитные установки, колонны с солдатами.
— Расколошматили всю дорогу, — вздыхали люди у магазина.
Женщины и мужчины не отходили от репродуктора, провод от которого шел через всю развилку к магазину. Ася и Вика сбегались на развилку утром, в обед и вечером, остальное время проводили в школе, куда настойчиво созывала старшие классы директриса.
Василий Никанорович в первый же день пришел домой в гимнастерке, с тех пор не снимал ее, пропадал по двое суток в Леспромхозе.
Елизавета Степановна ждала серьезного разговора, увертывалась, чтобы не заглянуть в глаза мужу, боялась вечера, боялась утра: чуяло ее сердце вот-вот муж велит собирать его в дальний путь. Она не то, чтобы не хотела отпускать его, не то, чтобы готовила упреки и слезы, но уже тайком ревновала его к войне, к разлучнице, готовой отобрать у нее родного ее Васю. Она горячими глазами любовалась на него по ночам, когда муж ночевал дома, целовала его спину, желая взять свое, пока мужа не увела война.
